Трогать запрещено (СИ) - Коваль Алекс

Лежачего бить проще всего. Когда на тебя наваливается пятеро – шансов подняться в этой куче уже нет. Били. Прикрывал голову как мог. Не помню сколько это продолжалось. Потихоньку начал отъезжать от невыносимой боли. Забили бы до смерти, если бы один не рявкнул:

– Эй, харэ, пацаны! Мокруху вешать на себя я не собираюсь.

– Сваливаем…

– Тачку. Забираем тачку!

Я еще пытался удержать сознание. Телефон потерял еще во время драки. Ключи от тачки забрали, прошмонав карманы. Собственно, как и сам мерс. Последнее, что помню, это визг шин и мысль: жал,ь с Юлькой так поздно встретились. Потом отключился…

Поднимаю взгляд на следователя, подводя итог:

– В себя пришел уже в реанимации.

– Машина полностью сгорела, – выдает Майоров.

– Избиение с целью угона? – предполагаю.

– Такой вариант фигурирует. Но ваш адвокат, Богдан, очень мотивирован, – хмыкает следак. – Отметает эту версию.

– Что-то и мне не верится, – заявляет Степан, тарабаня пальцами по спинке кровати. – Угон – это детский сад! Зачем было нападать впятером, чтобы подрезать тачку? Можно было просто ее вскрыть и угнать без шумихи. Лишняя статья с нанесением тяжелых телесных для простых угонщиков явно не нужна. Плюс все слишком хорошо спланировано. Ну, не могли они просто так проходить мимо, да еще где? В подземке элитного комплекса? – качает головой. – Бред.

– Поддерживаю, – кивает Майоров. – Тут били намеренно. Подумайте на досуге, кому могло быть выгодно вас устранить. Так, а сейчас, с ваших слов записано, – протягивает мне папку. – Ознакомьтесь, подпишите.

Мазнув взглядом по размашистому почерку Майорова, чиркаю ручкой здоровой рукой, рисуя свою закорючку.

– Будем на связи. Если что-то вспомните, наберите мне, – оставляет свою визитку следователь Майоров. – Всего доброго, – кивает и покидает палату.

Мы с Даниловым переглядываемся. Степыч садится на стул, где только что был следак, и задумчиво чешет подбородок.

– Что думаешь? – спрашиваю, друг передергивает плечами.

– Посмотрим. Эту запись и твои СБ-эшники уже в работу взяли. Так что или наши ребята, или менты найдут отморозков. Заодно и проверим, как быстро наши доблестные органы правопорядка работают и не затягивает ли кто дело. Тогда и будет видно, кто и что за этим стоит.

– Единственное не пойму, – тру заросшую бороду, чешется, падла, – чего добивались?

– Хотели вывести тебя из строя, как минимум. Судя по тому, что ты сказал, цель была не убить. Это уже хорошо. Припугнуть?

– Степыч, слушай, раз такое дело, может, стоит Юльку куда-нибудь отправить на время или охрану к ней приставить? Если хотели ударить по мне, мало ли, что у этих “неизвестных” в башке. Переживаю я за нее…

– Отправить – не вариант. Она не уедет, тем более пока ты тут в больничке валяешься. А по поводу “приставить”, я над этим подумаю. Пришлю своих ребят из фирмы. Правда, истерика будет знатная, когда Юлька поймет, что с ней нянькаются, – ухмыляется Степа.

– Уж лучше пусть истерит, чем… – не договариваю. В палату открывается дверь и входит Юля с двумя стаканчиками кофе, запах которого тут же разносится по палате. Щеки горят, глаза блестят. Вся какая-то не такая: немного нервная и взъерошенная.

– Юль? Все хорошо? – спрашиваю ее.

Она кивает и отдает картонный стакан отцу.

– Ладно, – поднимается со стула Степан. – Я поеду, телефон разрывается. Юль, за тобой заеду к вечеру, хорошо? – спрашивает.

– Да, пап, спасибо! – подскакивает к нему и целует в щеку.

Мне Данилов только кивнул и скрылся за дверью.

– Так, что случилось, Юль? – хлопаю ладонью по постели рядом, показываю, куда нужно бы сесть.

Девчонка прячет глаза, но слушается. Оставляет свой стаканчик на столе и садится рядом.

– Юль? – вглядываюсь в ее личико. Как же я соскучился, сил нет. – Я же вижу, что что-то случилось.

– В общем, – вздыхает она и смотрит мне прямо в глаза. – Я, кажется, обидела твою маму, – выдает на одном дыхании, удивляя меня своей воинственностью во взгляде.

Глава 41

Юля

В столовой тихо. Гнетуще. Хотя чего еще ожидать от больницы? Посетителей здесь нет, и пять небольших столиков пустуют. Тишину в помещении нарушает только гудение холодильника и шум машин за окнами.

Мы с Ириной Григорьевной сидим и молчим. Я кручу пальцами стоящий на столе стаканчик со своим кофе, мама Дана сверлит меня оценивающим взглядом. Первой этот разговор начинать я не намерена.

Я вообще не хотела с ней идти. Честно. Не уверена, что готова изображать вежливость. Но Ирина Григорьевна оказалась настойчивой женщиной. Вот только не особо торопливой и говорливой.

– Знаете, – говорю я в конце концов, взглянув на часы, – если вы привели меня сюда, чтобы молча рассмотреть, то я могу упростить вам задачу и скинуть фото. Изображать немую натуру я не готова, меня ждут.

– Смелая и дерзкая, я погляжу, – передергивает плечами собеседница. – Что ж, надо отдать должное моему сыну, в выборе своих женщин он последователен.

– Я просто устала, – говорю честно. – Почти двое суток без сна, и все те события, что были «до»… Я просто хочу спокойствия рядом с любимым человеком. Все.

– С таким мужчиной, как мой сын, спокойствие исключено. Именно поэтому я и вызвала тебя на разговор, деточка. Ты не понимаешь, во что ввязалась!

– Ирина Григорьевна, хватит. Вы совершенно меня не знаете! Вы даже не дали мне шанса понравиться вам!

– Зато я знаю своего Богдана. Он взрослый мужчина, у которого уже нет времени распыляться на пустые эмоции. Ему пора строить семью! Заводить детей, в конце концов! Своих! А не брать на воспитание чужую, прости господи…

– Чужую? – морщусь. – Это вы меня сейчас назвали ребенком?

– Ну, а кто ты? Сколько тебе лет? Восемнадцать-то есть? Школу закончила?

– Девятнадцать. И да, дети – не животные, их не заводят! Они появляются по большой любви!

Мама Дана закатывается от смеха. Я искренне не понимаю, что в моих словах ее так развеселило?

– По большой любви, – отмахивается, все еще посмеиваясь, Ирина, – ох, смешная ты. Молодая и наивная.

– Я что-то сказала не так?

– Наверное, я даже могу понять, почему мой сын на тебя повелся. Что-то новое, свежее, яркое и необычное. Этакая пестрая экзотическая птичка в голубятне. Вот только отношения, построенные на чувствах и эмоциях, заведомо провальны.

– Чушь!

– В двадцать, может, дети и появляются по любви, Юлечка, но, когда тебе сорок, – это не случай или вспышка страсти, а серьезная работа двоих. Но куда тебе это понять? В твои-то годы.

– Ну хватит! – собираюсь вскочить из-за стола, но рука Ирины Григорьевны, мертвой хваткой вцепившись в мое запястье, оставляет меня сидеть на месте.

– Ты хоть представляешь себе, как живут взрослые люди? – щурит глаза мама Богдана. – Ты – девчонка из обеспеченной семьи, все заслуги которой – это деньги родителей. Палец о палец не ударила. Представляешь, какой это труд и ежедневная работа – строить семью? Особенно, когда мужчина рядом статусный и обеспеченный. Вечно на работе, вечно занят, вечно окапавшись в проблемах! Это по началу кажется весело. Понимаешь? А потом начнутся ссоры, скандалы, истерики и взаимные претензии.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Зачем вы все это мне говорите?!

– Хочу, чтобы ты не тратила свое время и время моего сына попусту.

– Мы любим друг друга!

– На любви не уедешь, в отношениях нужен холодный расчет! – давит интонациями женщина. – Любые отношения должны опираться на четкий план, а не на «хочу» и физическое влечение! И то, и другое имеет свойство проходить. Крепкие отношения – отношения построенные на выгоде. Услышь меня, дитя, ты не подходишь моему сыну! – едва ли не по слогам произносит последнюю фразу мама Богдана.