Дарья Волкова - Падение Рыжего Орка
— Не смог уйти. Не могу я. От тебя уйти.
Они шагнули друг к другу одновременно. И поцеловались на пороге — между вчера и завтра, между прошлым и будущим, застыв — на пороге новой жизни. Жизни вдвоем.
Целовались взахлеб, на разрыв, как в первый и в последний раз одновременно. Тонули в этом поцелуе, захлебывались, выныривали и снова падали в него. Друг в друга.
А потом все-таки шагнули. Вперед.
Щелкает дверной замок. Оба дышат, словно соревнуясь — кто надрывнее, кто громче. И снова — друг к другу. Его пальцы путаются, как мечталось, в ее огненных прядях. И он шепчет в них, задыхаясь от счастья и волнения.
— Варенька, ты мне постели на полу… На кухне… Пальцем тебя не трону. Просто не могу сейчас уйти от тебя. Не могу, понимаешь? Мне просто чтобы рядом с тобой быть. На кухне постели, ладно?
— Конечно, — шепчет она. Под ее пальцами все-таки отрывается пуговица на длинной нитке. — А еще лучше на коврике. У входной двери. На радость соседям.
А потом ее губы находят в расстегнутом вороте рубец от шва. Шва, который наложил ее собственный отец. Она прижалась щекой к рубцу и вдруг тихо заплакала.
— Варя… Варежка, ты чего? — она чувствует, как дрожат его пальцы, когда он гладит ее по спине. — Ну, перестань, родная, пожалуйста. Не плачь. Все же хорошо. Ну, тише, Варенька, тише…
— Не «тишкай» мне, Тиша! — шмыгает носом она. — Ты умирал у меня на руках! Ты бы что делал на моем месте?!
— Лег бы рядом и сдох, — честно сознается он. — Я же теперь не знаю, как без тебя, Варь. Я все эти месяцы как в погребе прожил. Без света. А теперь… — он снова зарылся лицом в ее волосы. — Теперь мое солнце со мной. Светит мне. Греет.
И у нее тоже что-то начало греть внутри. От его слов. Варя улыбнулась сквозь слезы и решительно взяла его за руку.
— Пойдем.
— Варь… — в это было невозможно поверить, но он уперся. — Я, правда… На кухне лучше лягу, на полу. Дай мне одеяло какое-нибудь.
— Сейчас прямо! Никакого «на полу»! Мы не живем половой жизнью до свадьбы, ты забыл?
— Варенька…
— Раздеваться и в постель! — и в спину его подпихнула для надежности.
— Да я в постели ноль без палочки…
— Бегом!
У дивана Тихон Аристархович снова изволил выразить сомнения. Варваре Глебовне стало это уже немного надоедать.
— Ты мой?
Он замер в каком-то жесте с поднятой рукой. Потом осторожно ее опустил. Потом осторожно кивнул. Он вспомнил обстоятельства, при которых в предыдущий раз звучало это слово.
— Твой.
— Тогда, господин «собственность Варвары Глебовны Самойловой», изволь разобрать диван и снять штаны.
— И трусы тоже?
Варваре решительно осточертел этот цирк и она простимулировала Тихона Аристарховича снятием футболки. И дальше все начало происходить с гораздо большим темпом.
Он не помнил, как раздевался. Потому что видел только ее — сколько хватало тусклого света из прихожей и с улицы. Помнить и ощущать он начал — зато десятикратной мерой — лишь когда они оказались без одежды и в горизонтальной плоскости.
Словно скряга, скупец, получивший обратно свое сокровище, которое утратил и не чаял вернуть — вот как он себя чувствовал. Руки жадно трогали и оглаживали, точно подмечая все изменения. Похудела его девочка. Вот тут не хватает. Вот тут очень много не хватает. Тут пальцы не так лежат, как надо. И тут. А вот здесь — здесь все как и раньше. Нежно и… И что это?!
Его указательный обвел тонкую дорожку коротких волосков на лобке.
— Рыженькие? — выдохнул Тин восхищенно.
— Ага, — улыбнулась она ему в шею.
— Варяяя… — это прозвучало так умоляюще, что она сразу поняла, о чем он. Рассмеялась легко.
— Завтра посмотришь!
— Ты похудела! — высказал он ответную претензию. — Вот тут не хватает! И тут. И вот тут.
— Ты себе придумываешь! — она ежилась и покрывалась мурашками от его прикосновений.
— Нет! — и, внезапно и, одновременно, робко. — Ты моя?
— Твоя.
— Так вот, госпожа «собственность Тихона Аристарховича Тихого», мне лучше знать, где моей собственности убыло! У меня все учтено! Буду тебя откармливать.
— Обязательно. А сейчас займись другим делом. Пожалуйста.
И он занялся. С усердием и удовольствием. Точно знал, что сегодня ему не быть в числе марафонцев. Не опозориться бы до начала основных событий. Но о своей девочке он должен позаботиться. Чтобы ей стало сладко и хорошо. А уж потом он сам.
Только вот сладкая девочка оказалась иного мнения. Позволив ему немного интимностей высшей пробы, Варя мягко, но решительно убрала его руку, вжалась в него и шепнула горячо на ухо.
— Хочу!
— Варюша… — жалобно выдохнул он. — Я же не смогу долго. Я же пять месяцев без тебя. Мне бы не кончить сразу, как войду. Маленькая, давай я сначала тебя, а потом уж…
— Я. Хочу. Тебя. Внутри.
Пока Тин героически пытался придумать хоть один аргумент в пользу своего плана действий, Варя так прижалась. Так потерлась. Так обняла. Что все благие и не очень намерения вылетели в приоткрытое окно.
Едва не задохнулся — только от одного того, как она его обняла там. Не только ее тело приняло в себя часть его тела — приняло, горячо и сладко сжав. Нет, словно Варя его сердце в руки так же взяла — взяла в свои нежные руки и сжала. Не сильно, но себя он теряет. Она забрала его всего. А еще он вдруг четко понял, что сейчас вернулся. Вернулся на свое место. Туда, где должен быть. Будто домой. И насовсем.
А потом она обвила его еще руками и ногами и имела нахальство выдохнуть на ухо:
— Только попробуй кончить раньше меня.
Таким здоровенным мужикам просто по уставу не положено всхлипывать. Но сейчас он именно всхлипнул — ничем иным этот звук не мог быть. Какое своевременное предупреждение. А он уже чуть было не. Вот прямо так сразу. Потому что охрененно до невозможности. Полминуты от силы еще.
— Варенька… — надо же что-то сказать. Точнее, прохрипеть. — Я не смогу. Я же говорил. Я же прямо сейчас… Прости, малыш, не могу.
— Сможешь, — мурлыкнула рыжая ведьма. — Я верю, что сможешь. Хочу с тобой, Тишенька. Пожалуйста. Ты сможешь, я знаю. Я верю в тебя.
Вот так вот несколькими словами убила на корню все надежды. И вознесла на небо.
В фильме «Матрица» герой умел замирать в воздухе. Красивые кадры получались. Но это в кино. А у Тихона получилось в жизни. Когда она шепнула: «Я верю в тебя» — у него не осталось выбора. И он смог.
Замер на верхней точке наслаждения. Там, где любая секунда могла взорваться кульминацией. Но, застыв и замерев внутри, он продолжал двигаться. Попирая весь свой предыдущий опыт о возможностях собственного тела. И все равно ждал с паникой, что сейчас его накроет. Не выдержит. Рванет. А не должен. Права не имеет — если она ему доверилась.
