Рут Харрис - Последние романтики
– Конечно, в «Рице», – сказал Ким. – Чтобы жить там, необязательно быть герцогом.
Николь всегда задевало то, что Ким никогда не упускал случая сравнить себя с кем-нибудь другим. Когда же он поймет, думалось Николь, что она любит его и нет нужды все время состязаться с призраками.
5
В конце мая Париж сходил с ума от триумфального перелета Линдберга через Атлантический океан, а Николь была вся погружена в планы перестройки и украшения своего дома на улице Де-Бретонвильер. Она попросила Стаса Раковского помочь ей в перепланировке, набросать эскизы интерьера и вообще принять участие в осуществлении ее затей. На первом этаже расположатся холл для приемов, салон, столовая и кухня. На втором этаже будет лишь две комнаты: гостиная и библиотека с книжными полками от пола до потолка, не только в самой библиотеке, но и в коридорчике с окном, соединяющем оба помещения. На третьем этаже – спальня с ванной и гардеробной комнатой. Единственным предметом роскоши во всем доме станет мраморная ванная. Четвертый этаж целиком отдавался Киму для его писательской работы. На пятом этаже будут находиться комнаты для гостей, а под крышей – комнаты для прислуги В июне Николь и Ким выехали из дома, чтобы там начали реконструкцию.
В доме предполагались современные удобства, редкие еще даже в богатых районах, – центральное отопление и ванная комната для каждой спальной комнаты. По мере того как Николь и Стас работали над проектом, дом приобрел черты, типичные для стиля Николь, – изысканная смесь раскованности и элегантности, простоты и роскоши. В Европе роскошь зачастую означала неудобства, выражавшиеся в музейных креслах восемнадцатого века, твердых и неудобных канапе. Николь же делала интерьер роскошным, исходя из своего понятия удобства. Все кресла и стулья были достаточно широкими, чтобы в них мог себя чувствовать удобно самый большой и толстый человек, сиденья были мягкими. Около каждого стула стоял столик для пепельницы, для книги, для бокала с вином. Она и Стас решили устроить освещение таким образом, чтобы его можно было регулировать и для чтения, и для большого приема. Она не использовала для обивки ни тафту, ни шелк, которыми обычно драпируют мебель в роскошных домах, но только хлопок, лен, кожу, шерсть, замшу. Дом, который они создавали, станет домом, рассчитанным на людей. Красота и роскошь дома станут следствием удобств жизни в нем, а не средством произвести впечатление и подавить пришедших.
В декабре ремонт был закончен. Уставшие от гостиничной жизни, Ким и Николь провели Рождество в своем новом доме. Они пригласили несколько близких друзей, а когда гости ушли, переместились в библиотеку, наслаждаясь огнем в камине и видом из больших окон. Мягко падал снег, он ложился на ветви деревьев, погружался в Сену и таял в ней.
– У меня есть для тебя рождественский подарок, – сказал Ким, когда они остались наедине. Он уже подарил ей серьги с ониксом и бриллиантами от Картье.
– Еще один? – удивленно спросила Николь, пораженная его размахом. Он тратил деньги так же широко, как широко осуществлял любой свой замысел. Он не раз повторял ей, когда она проявляла излишнюю осторожность в тратах, что деньги для него хороши только тем, что их можно тратить. В ином же случае они – бумага и металл, не представляющие для него никакой ценности.
– Это не бриллиантовые серьги, не дом и не букет цветов, но тебе наверняка понравится, – сказал он, протягивая Николь письмо.
Николь начала читать. Письмо было от Салли.
После первого шока и приступа злости Салли писала, что она наконец свыклась с мыслью о том, что у Кима роман, осознала реальность того, что их брак уже давно перестал быть тем, чем он был в ранние годы их совместной жизни. Салли больше стала матерью, чем женой, больше сестрой, чем любовницей Кима. Их брак превратился в удобную привычку, перестал быть страстным увлечением.
Салли писала далее, что она по-прежнему любит Кима и будет его любить всегда, но она изменила свое первоначальное решение и не намерена противиться разводу. Она лишь ставит одно условие: чтобы Ким и Николь подождали один год. В 1929 году, если Ким будет по-прежнему настаивать на разводе, они разведутся. Николь закончила чтение и вернула письмо Киму.
– Через год я буду по-прежнему любить тебя, – сказал Ким, обнимая ее. – И через десять лет. Всегда.
– И я, – добавила Николь. – Всегда, всегда, всю жизнь.
– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Ким официальным тоном. Но голос его сорвался от волнения.
– Да, – прошептала Николь. Она закрыла глаза и полностью отдалась нахлынувшей радости.
– Здесь, – сказал Ким. – В этой комнате. У камина. – Он прижал Николь к себе, его тепло и сила стали частью ее.
– Дорогой, – повторила она в полузабытьи, – дорогой…
Обеды, вечеринки, рассеянные миллионеры, художники, переводы, омары, абсенты, музыка, прогулки, устрицы, шерри, аспирин, картины, наследницы, издатели, книги, матросы. И еще как!
Харт КрейнГлава одиннадцатая
1
– Нам нужен повар, – сказал Ким, когда наступила весна. Они жили в своем новом доме уже почти три месяца, у них было достаточно прислуги, дом содержался в порядке, не хватало только повара. Ким сидел над своим африканским романом, озаглавленным «Время и холмы».
– Я целый день в одиночестве пишу роман, мне необходимо видеть людей ночью. Надо, чтобы кто-то готовил еду нам и нашим друзьям.
У них уже побывал повар-ирландец, который готовил все блюда, даже десерт, с картошкой, как шутила Николь. Побывал повар-испанец, который все топил в оливковом масле. Побывал повар-бургундец, чьи вспышки гнева наводили ужас на всех собак и детей в округе. Повар-русский, ученик Гурджиева, у которого все подгорало. Идеальной была бы повариха из Прованса – но она ела за шестерых, а воровала еще больше, чем ела.
– Я знаю, где нам раздобыть повара, – сказала наконец Николь.
– Где?
– В Ларонеле, – ответила она.
– Я поеду с тобой, – сказал Ким. – Я хочу видеть место, где ты выросла.
– Нет, – сказала Николь. – Я уеду на день-два. Она не добавила, что прошло достаточно времени и они с матерью вновь могут стать друзьями. Она пригласила бы мать в Париж, чтобы познакомить ее с Кимом, человеком, которого она любила и за которого собиралась выйти замуж. В конце концов, та могла бы стать членом счастливой любящей семьи.
2
Ларонель был деревней, в которой ничего не случалось. В ста двадцати километрах от Клермон-Феррана, посреди пустоты, были расположены эти скучные провинциальные стоячие воды. Вина с близлежащих виноградников не были достаточно хорошими, чтобы на бутылки прикрепляли ярлыки: их никогда не экспортировали. Продавались они в разлив в придорожных ресторанах и стоили очень дешево. Однако труд на производство дешевого вина затрачивался такой же, как и на производство изысканных сортов из Бургундии и Бордо: столько же приходилось гнуть спину в поле, сажая виноградник, и ухаживая за ним, и собирая урожай. Мужчины, а во время сбора урожая и женщины Ларонеля, работали под палящим солнцем, вдыхая пыль сухим летом и утопая в грязи во время дождей. Они старились прежде времени, становились сутулыми, разбитыми, лишенными гордости, вступая в старость прямо из юности, у них почти не было времени на то, чтобы насладиться зрелостью. Когда Николь исполнилось двенадцать лет, она твердо решила покинуть Ларонель.
