Анджела Дрейк - Дитя любви
Неудовлетворенность и беспокойство нарастали. Неужели она так и не поговорит с Рафаэлем? Ее затопила волна головокружительной дурноты.
Алессандра вновь набрала длинную цепочку цифр и с тяжелым сердцем принялась ждать.
Теперь включился автоответчик, говоривший вежливым голосом Катрионы.
Алессандра села на край кровати и закрыла глаза. Дикое и пугающее чувство утраты чего-то бесконечно ценного поглотило ее.
Ночь просачивалась в оксфордширский дом семьи Ксавьеров, достигала самых отдаленных уголков и щелей и наполняла их тайнами.
Лежа в постели, она прислушивалась к последним звукам уходившего длинного дня. Дом тихо поскрипывал в тишине: остывало отопление. За окном монотонно повторяла свой печальный призыв сова.
Она слышала тихие шаги родителей по лестнице. Сначала поднялась мать, а спустя час — отец. Алессандра представила себе, как они лежат в огромной кровати, отвернувшись друг от друга. Близко и в то же время очень далеко.
Она пыталась забыться сном, воображая, как завтра вернется на самолете в Испанию. Но беспокойство распаляло ее воображение…
Алессандра вздрогнула и очнулась. Ее тонкий слух уловил урчание мотора подъехавшей машины, звук хлопнувшей дверцы, тишину и новый шум мотора, стихнувший вдали.
Под окном слегка заскрипел песок.
Когда в зарешеченное стекло ударила горсть мелких камешков, у нее бешено забилось сердце.
Она соскочила с кровати и распахнула окно. «Ромео и Джульетта», сцена на балконе. Фигура внизу была окутана мраком.
— Я — Рафаэль Годеваль Савентос, — сказала фигура и широко раскинула руки, демонстрируя свою силу. — Я пришел за своей женой. Немедленно откройте дверь.
Алессандра прыснула и тут же прикрыла рот рукой, чтобы не всполошить родителей.
— Тсс! Я спускаюсь.
ГЛАВА 27
Ужин в доме Дейнманов был скрупулезен и элегантен. Дейнман и Джорджиана ели кефаль и салат из капусты с измельченными орехами под свежим апельсиновым соусом и чистым оливковым маслом. Далее следовал фруктовый шербет с малиновой подливкой. Джорджиана тщательно отобрала ингредиенты для ужина в продуктовом отделе «Харродза»[1] .
Это отвлекло ее от мыслей о сокрушительном отпоре, полученном от Сола. А вернувшись домой, она сразу же занялась приготовлением блюд, которые радовали не только глаз.
Дейнман приветствовал ее старания цветистой похвалой. Под рыбу он выбрал бутылку ее любимого «сансерра», а к шербету подал «монбазьяк».
Сегодня вечером он испытывал к жене нежность, видя в ней глуповатую молодую девушку, которая осознала свою ошибку, раскаялась и нуждается в утешении.
Джорджиана была подавлена и необычно тиха. Зная причину этого и в то же время понимая, что она не догадывается о звонке Сола, Дейнман старался поддерживать приятную беседу. Спросил о том, как прошел день, и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать анекдоты, услышанные от своей секретарши Селии, которая знала все последние светские сплетни.
Джорджиана вежливо слушала и время от времени улыбалась. Дейнман понимал, что его внимание помогает жене успокоиться.
Проходя мимо ее стула, чтобы открыть бутылку вина, он нагнулся и поцеловал Джорджиану в шею.
— Сегодня вечером ты просто прелестна, — прошептал Дейнман ей на ухо, получив в ответ легкую улыбку.
Бледная, хрупкая красота Джорджианы по-прежнему волновала его. Драгоценная безделушка, яичная скорлупка, готовая треснуть от неосторожного обращения…
Доктор откупоривал бутылку, размышляя о том, что бледная и хрупкая психика Джорджианы тоже доставляет ему удовольствие. Год за годом собирая осколки человеческих жизней, сталкиваясь с напором требовательных пациентов, он приходил домой, где ждала безропотная, уступчивая и не слишком умная жена. Он не видел необходимости сталкивать ее с суровой реальностью. В конце концов, она была счастлива в том мире, который построила для себя сама. В мире эгоистичного ребенка.
Дейнман прекрасно знал, что в другой обстановке, при нехватке денег на причуды и в отсутствие партнера, защищающего ее от жизни, Джорджиана рано или поздно обнаружила бы свою порочность и ввергла себя в серьезные неприятности. Он также сознавал, что ее непреодолимая страсть к интригам и коварству оставалась потенциально опасной. И все же продолжал считать жену ребенком, наивной чужестранкой, нуждающейся в его покровительстве.
Дейнман вспомнил, что она пленила его с первого взгляда, когда пришла на прием. Ему захотелось обладать этой женщиной и заботиться о ней. Вскоре она полностью впала в зависимость от его воли, его руководства и любви. Он ловко и ненавязчиво управлял ее жизнью, как считал нужным. При необходимости не стеснялся прибегать к хитростям, но это не умаляло его любви.
Когда вино было выпито, Дейнман сказал:
— Дорогая, ты выглядишь усталой.
Джорджиана кивнула. Ей нравилось, когда с ней разговаривали заботливым тоном. Муж взял ее за руку, повел наверх, раздел, как умелая горничная, и уложил в постель. Затем опустился рядом на колени, взял ее руку и начал равномерно поглаживать.
— А-ах… — пробормотала она.
Продолжая поглаживания, Дейнман переместил руку на ее талию, а затем на бедра.
— Позволь, я помогу тебе спуститься по длинной винтовой лестнице в прекрасный сад, — мягко сказал он.
— Да, — улыбнулась она. — Мне нравится…
Он начал говорить, направляя разум Джорджианы вниз по ступеням в солнечный сад, наполненный ароматом цветов.
— Твое сознание плывет… — мечтательно сказал он. — Все твои неприятности медленно уплывают прочь, как ленивые рыбы…
Скоро она отяжелела и стала вялой. Тогда Дейнман вынул из лацкана пиджака иглу и снова взял жену за руку.
— Ты не почувствуешь боли, Джорджиана. Просто теплое покалывание и ощущение любви и доверия. — Он ввел иглу в сустав пальца почти до кости. Джорджиана вздохнула и улыбнулась. — Так… Ты можешь доверять мне. Со мной ты в безопасности. Это Дейнман, твой муж. — Он погладил ее щеку.
Джорджиана издала низкий довольный звук.
— Джорджиана! Слушай меня. На этот раз ты почувствуешь боль. Но ты сможешь ее вытерпеть. — Он опять ввел иглу.
Черты Джорджианы исказились. Она задохнулась.
— Хорошо. Теперь, Джорджиана, слушай очень внимательно. У Тэры будет еще один ребенок, — с медленным нажимом сказал он и наложил руки ей на лицо, конвульсивно дернувшееся от страха. — Да, для тебя это болезненно, но ты можешь вытерпеть, — напомнил он. — Ты знаешь, что не хотела бы иметь ребенка. Ты бы растолстела, а на коже появились бы морщины и пятна.
