Измена. Закрывая гештальты (СИ) - Шабанн Дора

Нет, это все разбавлялось безумно страстным сексом, но та горькая полынная нота, которая сигнализировала о грядущем открытом финале, была в каждой рейтинговой сцене.

Дни шли.

Душа болела, сердце скорбело.

Мозг ежедневно напоминал, что Арина Егоровна — дура и трусиха, которая сама все для себя решила. Пусть теперь хоть утонет в своих бессмысленных слезах.

Глава 72

День песца

'Придумано не мной, что мчится день за днем,

То радость, то печаль кому-то неся.

А мир устроен так, что все возможно в нем,

Но после ничего исправить нельзя…'

Леонид Дербенев «Этот мир»

Неизменно радовала дочь.

Первые пару-тройку недель.

А потом у матери внезапно проснулись и заработали мозги.

Ежедневные подробные фото и видео-отчеты, частые звонки и исключительно довольное личико — ну просто не могли не вызывать подозрений.

— А теперь, радость моя, выйди туда, где тебя никто не видит и не слышит. Я дома одна. Кот на тренировке. И я жду правду.

— Мам, а как ты поняла? — на лице искреннее недоумение и обида.

Как? Как у меня не остановилось сердце?

Вероятно, оно просто больше не могло. Или мозг сейчас функционировал с запозданием, и сигнал паники пока еще не дошел куда следует.

Как вариант.

— Леруша, пожалей старую мамочку. Я тебя слушаю.

Миллионы самых ужасных версий от смертельной заразы до трагедии из-за прогулок по незнакомым заброшенным трущобам ночной порой пронеслись в голове со скоростью сверхзвука.

— Мы общаемся с Киром.

Што⁈

И глазки, блестящие, в пол.

О-ля-ля.

Так, дышим медленно, молчим.

Молчим, Арина Егоровна.

— Ну, он меня нашел в сети недавно. Сначала был зол, но я ни в чем не виновата, так и сказала. А сейчас, ну, мы переписываемся. Иногда фотками обмениваемся. Мам, а что там у вас за трэш?

У меня в голове был такой кавардак, что соображалось с трудом, но реагировать надо было немедленно.

Ухватила первую попавшуюся мысль:

— Я надеюсь, наш с Костей переезд вы не обсуждали?

— Куда? Мам, что случилось? Только не говори, что ты его простила! После всего? Мама! Как? — паникующий за тысячи километров от тебя твой ребенок — так себе удовольствие.

— Тормози. Я не успеваю за полетом твоей мысли. Кого я должна была простить?

Сердце замерло.

Кот так мечтал, чтобы мы с Глебом помирились, а вот Леруша оказалась против.

Почему? Ей что-то сказал Кир?

— Романа Николаевича, — зло фыркнула дочь.

О!

К стыду своему, я не сразу сообразила — кто это.

Капец.

— С чего я должна вдруг простить твоего отца? — недоумевала я искренне и до глубины души.

Даже если небо упадет на землю, реки поворотятся вспять, а Рома приползет ко мне на коленях из самого Петербурга с моими и своими родителями на подтанцовке, я его не прощу. Вернее, простить прощу, но о возвращении и воссоединении даже речи не может идти. Ни в одной из реальностей.

Дочь смотрела хмуро, лицо явственно кривилось:

— Да, так. Слухи ходят. Я думала бред, а ты сказала про переезд. Вот я и испугалась.

— Лер, я не вернусь к твоему отцу. Мы переехали на Валдай, в дом моей бабушки. У Кости областной грант и новый клуб с полным пансионом и обеспечением.

Глядя, как светлеет личико дочери, поздравила себя, с тем, что в марте сделала все верно. Предпочла пройти все круги ада, но развестись.

Все было к лучшему.

— Круто. Ты меня успокоила, а то жуть же, — Лера передернула плечами.

Да не то слово. Вспомнила последние годы своего замужества — чуть не стошнило.

Так, а это еще что?

То плачу, то тошнит.

Нет, не может быть.

Ужас и паника, вероятно, отразились на лице.

— Мам, что? Тоже страшно?

Выдохнула медленно:

— Ой, и не говори.

И это не о том, о чем ты подумала. Да.

— Ну вот. Кир так ненавязчиво все это время пытается вызнать у меня — где вы. Я прикидываюсь дурочкой.

— Продолжай в том же духе. Это совершенно не его дело.

Ну, хоть тут хватило соображения навести тень на плетень. Растет, радость моя. Мозги подвозят.

— Ма-а-ам…

— Нет, моя дорогая. Я сама разберусь. Твое дело — хорошо учиться. Мы с победой ждем тебя домой в конце февраля.

Дочь оживилась:

— О, ты не представляешь. Тут тоже по семестрам учатся, так что я приеду, скорее всего, в середине января, как только защищу и сдам отчетную работу.

— Какая новость шикарная. Мы ждем тебя, моя маленькая радость.

Чуть не расплакалась от неожиданного, но такого приятного сюрприза.

— Ма-а-ам, что случилось?

— Вот вернешься, и мы с тобой пошушукаемся. Береги себя, моя крошечка.

— Что-то ты темнишь, — укоризненно качающая головой дочь вызывала умиление. И гордость.

Хмыкнула, демонстрируя, кто здесь пока еще «всегда прав»:

— Взаимно, правда?

— Я все — все расскажу. Обязательно, мам. Люблю тебя. Коту привет.

Положив трубку, я долго сидела, глядя в окно, но совершенно не видела ничего и не слышала.

Голова была пустая и гулкая. Только лишь одна мысль перекатывалась там.

Но тупить дальше я не могла себе позволить, поэтому решила добежать до аптеки на углу.

Выбегая на улицу в приличной обуви, с телефоном, ключами и карточкой, замерла. Показалось, что слышу знакомый рев мотоцикла.

Глубоко вздохнув, вышла на порог.

И засомневалась в собственной адекватности. А может, я сплю?

У ворот моего дома только что припарковался автомобиль Алены Ивановны, а с его пассажирского сидения вышел Рома.

Мать махнула мне рукой.

Вот это подстава.

— «Никому не здрасте!», — пробормотала, спускаясь с крыльца.

— Арина, вам обязательно нужно поговорить с Ромой. Я пока до Наташи пробегусь, — раздала указания моя мать, которая за прошедшее время так и не уловила, что все в наших отношениях изменилось.

— Мне нужно в аптеку. Если Роман Николаевич желает что-то обсудить, может пройтись со мной.

Роман стоит, удивленно вытаращив на меня глаза, трясёт головой, открывает рот.

И что?

Что я слышу?

— Хорошо, Ариш.

Обалдеть!

Его что, по голове долго били? Откуда такой разворот сознания?

Сердито выдыхаю. Вообще-то, мне не нужна компания в этом походе, но и домой я их пускать категорически не желаю.

— Пойдем.

Мы некоторое время идем молча, а потом бывший муж вдруг начинает:

— Я так по вам соскучился. Отдых пошел тебе на пользу. Выглядишь лучше. Как думаешь, в администрацию тебя обратно возьмут?

Езус-Мария!

Как есть, его били. И сильно.

Это что еще за бред сумасшедшего?

— Я скажу сразу и прямо. Как ты меня научил: приехали вы зря. Я не вернусь. Ни к тебе, ни в администрацию, ни в Питер. Все. Можешь возвращаться.

Но когда Роман Николаевич слушал голос разума?

Вот то-то и оно.

И он начинает свое бессмысленное выступление.

Ну, в принципе, абсолютно те же самые слова, в голове отдающиеся эхом:

— Нет, только не ты! — машет в отрицании руками.

— Не может быть! Я не верю! — ерошит на затылке шевелюру.

— А как же наша любовь? — хватается за голову.

Останавливаюсь, смотрю на всякий случай вокруг, а потом задумчиво гляжу на бывшего мужа:

— Что же, Роман Николаевич, я говорила той зимой тебе абсолютно вот это вот все. Слово в слово.

Да, двадцать лет просто так никуда не выкинешь, и словарь у нас общий.

Был.

До той зимы.

А теперь у нас все разное: и дороги, и будущее, и словарь…

Качаю головой и собираюсь переходить улицу к торговому центру, с торца которого расположено искомое.

— Ну, котёнок, мы все исправим, всё вернём… — внезапно хватает меня за руку бывший муж.

Отпрыгиваю, хорошо хоть без воплей и матов.

Ругаюсь про себя, а, отмахнувшись от его навязчивых рук, устало поясняю то, до чего дошла еще у Фисы на даче в мае: