Ирина Волчок - Журавль в небе
…Вот и сейчас более неподходящего момента он и нарочно бы не придумал. В этот день Тамара была почти невменяемой от радости, облегчения, долгой бессонной ночи накануне и от записки, которую передала из палаты Анна, а в записке было слово «бабушка»: Анна родила ей внучку! Сегодня под утро Анна родила — легко родила, без всяких проблем! — здоровую, большую девочку, толстую и красивую. Тамара, конечно, еще не видела внучку, это Анна написала, что Женька толстая и красивая. Утром Тамара принесла эту записку, и шампанское принесла, и торт. Шампанское выпили сразу, торт доели чуть позже, а записку Тамара все перечитывала и про себя, и вслух — всем, кто появлялся в офисе. Ну и, конечно, в офисе появился Юрий Семенович, хотя должен был прилететь из своей Германии только через неделю. Она и ему прочла записку Анны, и нацедила полстакана шампанского из четырех пустых бутылок, и рассказала, как она волновалась, и кричала в восторге:
— Бабушка! Нет, ты представляешь? Я — бабушка!
Юрий Семенович глотнул уже теплого шампанского, хмыкнул и сказал:
— А что? Даже оригинально. Представляешь, на свадьбе кто-нибудь спрашивает: «А что это за малышка?» — а ему отвечают: «А это внучка невесты». Как тебе оно?
— Ужас, — искренне ляпнула Тамара, не успев подумать. — Кошмар. Сквозь землю провалиться можно.
— У, как все запущено… — Он осуждающе поджал губы и покачал головой. — Сколько предрассудков бывает у женщин! У такой маленькой и в принципе не очень глупой женщины — и столько дурацких предрассудков… Тебе должно быть стыдно.
— Почему это мне должно быть стыдно? — обозлилась Тамара. — Это тебе должно быть стыдно! Так нельзя, Юрий Семенович! Это несерьезно!
— Сильно сказано, — насмешливо заметил он. — И эмоционально, да… Стало быть, ты так и не поняла до сих пор, что это серьезно? Очень, очень серьезно. Но вообще-то, действительно, на бегу такие вопросы обсуждать не следует. Тем более, что ты к ответу еще не готова, как я понял. Я вот одно не понял — а почему ты до сих пор не готова к ответу?
— Потому что ты тиран и деспот, — подумав, заявила она. — И рабовладелец. И этот, как его… сатрап. Я не думала, что ты можешь быть таким. Я тебя даже бояться начала, понимаешь?
Он остро глянул, тут же опустил глаза, уставился в пустой стакан и криво усмехнулся:
— Выдумываешь что попало… Ладно, разберемся. Что у нас нынче, ноябрь? Я ближе к Новому году приеду, надолго, тогда и поговорим серьезно. Тогда и выясним, кто кого боится и почему. Может, хоть к Новому году ты как следует все обдумаешь.
— Ты меня просто не слушаешь, — нервно сказала Тамара, ломая в пепельнице недокуренную сигарету и тут же закуривая следующую. — Мне все время кажется, что это для тебя игра какая-то: кто кого переупрямит. Я не понимаю, зачем тебе это нужно. И… мне обидно.
— Вся наша жизнь — игра, — хмуро бросил он. — И я привык выигрывать. А тут… вон чего делается. Мне, может, тоже обидно.
Черт знает что творится. Так нельзя. Так, чего доброго, они и врагами станут. Мысль эта страшно ее расстроила, но что делать — она этого не знала.
— Не знаю, что делать, — признался Юрий Семенович после долгого неловкого молчания. — Несу что попало. Тебя обижаю, сам обижаюсь. Так и врагами стать можно… А не хотелось бы. Не надо нам быть врагами, Тамарочка.
— Это что, угроза? — Она по-настоящему испугалась. Не хватало только заиметь такого врага…
Юрий Семенович с грохотом поставил стакан на подоконник, вскочил, перегнулся через стол, крепко обхватил ее голову ладонями и быстро поцеловал — чуть-чуть, едва коснувшись губами. И сразу отпустил, пошел к двери, у порога оглянулся и сердито сказал:
— Какая ты все-таки дурочка… Это даже настораживает. Ладно, пока. Через месяц приеду. А ты жди и думай над своим поведением. Жди меня, и я вернусь, только очень жди…
Он ушел, хлопнув дверью, а она осталась сидеть — растерянная, раздраженная, испуганная, удивленная, и еще в этом коктейле эмоций много чего было намешано, даже, кажется, глупая бабья гордость: не кого-нибудь, мол, наш миллионер выбрал, а меня! Она не хотела разбираться в этих эмоциях, они ей не нравились, все до одной. Подумаешь — выбрал! Она-то его не выбирала. Она не собирается замуж, что за глупости, у нее уже внучка есть! «А это чья малышка?» — «А это внучка невесты». Идиотизм. В конце концов он должен и сам понять: это — идиотизм. Ничего, одумается. Передумает.
А вдруг не одумается? Вдруг не передумает? Все эмоции, которые булькали внутри, смыло внезапным ужасом. Отказать ему — это значит тут же лишиться своей фирмы, своего любимого дела, всех перспектив и даже надежды найти приличную работу. Недаром же он ей сказал: «Не надо нам быть врагами…» Если враг — то все, он ее судьбу через колено переломит.
Стоп. Нельзя так думать. Стыдно так думать. Они столько лет были друзьями. Он столько ей помогал. Если уж совсем честно, без Юрия Семеновича она не добилась бы ничего. Или почти ничего. Она должна быть ему по гроб жизни благодарна, и… И что?
— Чтоб ты пропал, дорогой Юрий Семенович, — в сердцах сказала она вслух. — Чтоб в тебя какая-нибудь прокурорша влюбилась. Или начальница спецназа… Посмотрим, как ты от нее отбиваться будешь.
Эта мысль развеселила и успокоила ее: в самом деле, времени еще много, чем черт не шутит, все может случиться — даже прокурорша. А нет — так можно будет что-нибудь придумать потом. Наверное. Сейчас некогда. Сейчас Анна Женьку родила, Натка уже хочет бросить свой юридический, работы до ушей, и вообще жизнь продолжается.
Жизнь продолжалась, и была эта жизнь под завязку забита всякими заботами — как всегда, и заботы эти постепенно вытесняли из сознания мысли о Юрии Семеновиче и тревожное чувство, очень похожее на обреченность: ничего она не решает, он давно все решил сам, и нечего мечтать о влюбчивых прокуроршах. Одно успокаивало: когда Юрий Семенович звонил ей из далекого далека — а носило его весь месяц от Парижа аж до Дальнего Востока, — он ни словом не вспоминал их последний разговор, был весел, болтал о пустяках, хвастался какими-то новыми контрактами и издательством: «Все, уже начинаем работать, пиши роман, Тамарочка, я тебя первую издам». С интересом выспрашивал о ее работе, дочках и внучке. Советовался по по-воду подарков родне к Новому году. Все было очень мило, пристойно и спокойно. Может, одумался? Вот бы хорошо…
В середине декабря, в субботу, он позвонил ей домой, весело доложил:
— Я уже в Москве. Завтра приеду, жди. Я новую машину купил — пуля, а не машина. Двести сорок — без проблем! К утру буду.
— Какие двести сорок? — возмутилась Тамара. — Третий день гололед жуткий, ты что, телевизор не смотришь? Езжай поездом.
