Ирина Волчок - Журавль в небе
— Да ничего я не допрашиваю. Друзья… Это хорошо, что друзья, я рад, правда. Тамара, тебе не приходило в голову, что дружить я и с мужиками могу? Я знаю, не приходило, ты в этом вопросе придурочная. Работа, работа… Подумай сама: что у тебя в жизни, кроме работы?
— А у тебя? — обиделась Тамара. — У меня еще дочки есть. И внук скоро будет. И собаку заведу. У бабушки Марьи щеночка куплю, Сузиного. Синенького-синенького…
— Я тоже хочу, чтобы… все это… — Юрий Семенович на нее не глядел, теперь он глядел в кружку, которую отобрал у нее, потом одним глотком допил все, что там оставалось, и вовсе отвернулся от Тамары. — Я тоже хочу, чтобы были и дочки, и внуки. А то зачем все это? Даже оставить некому…
Тамара вдруг рассердилась. Ишь ты, страдания бедного миллионера! Хоть сейчас в мыльную оперу. Нет горя — так специально изобретает, чтобы жизнь казалась полней. Чтобы пожалели его, несчастного.
— Ну и в чем проблема? — Она старалась выговаривать слова четко, а получалось недоброжелательно. — Женись и нарожай себе и детей, и внуков… За тебя кто хочешь пойдет. Миллионер.
— Да в том-то все и дело! — с досадой сказал он не оборачиваясь. — Купить практически любую можно, вопрос в цене. Но зачем мне такая… купленная? Мне не престижная кукла нужна, а нормальная женщина для жизни. Я не буду про любовь говорить, я не умею… Да мы и не дети уже, чтобы про всякое такое… Но ты поверь, я все для тебя сделаю. Вот что только захочешь… Я многое могу. Дом — любой, хоть дворец! Настоящий дворец, во Франции… Драгоценности любые… Ты даже сережки не носишь, а ведь тебе пойдет, очень, я знаю… Или еще что-нибудь. Что скажешь — то и сделаю.
«Вопрос в цене», — подумала Тамара, подперла щеку кулаком и закрыла глаза. Что-то часто последнее время она слышит эти слова. Чего ни коснись — оказывается, весь вопрос в цене. Бедный миллионер…
— Я что-то не то говорю, — помолчав, сказал Юрий Семенович. — Опять вроде как цену назначаю. Ужасно глупо: не знаю, как уговорить женщину замуж согласиться… Тамар, я ведь правда… э-э-э… нуждаюсь в тебе. Ты не пожалеешь. И девочки будут во как обеспечены, и их дети, и внуки… Наташку можно будет в Штаты отправить учиться. Или во Францию. Или в Англию. В лучший университет. Какой лучший в мире? Пусть учится. Она захочет, как ты думаешь?
— Это тоже цена, — печально вздохнула Тамара, с трудом разлепляя глаза. Перед глазами все плыло и качалось. — Это очень высокая цена, не спорю. Кто больше?
— Дурочка. — Юрий Семенович наконец обернулся к ней, уставился своим мрачным взглядом, досадливо щелкнул языком. — Ну зачем ты так? Ты же все понимаешь. Ну что тебе нужно? Я все сделаю.
— Того, что мне нужно, я добьюсь сама. — Она опять закрыла глаза, уже не слушая, что он там еще говорит. Что там слушать? Все уже сказано.
Потом оказалось, что Юрий Семенович ведет ее по лестнице на второй этаж, и даже не ведет, а почти несет, а она не хочет уходить от камина, сопротивляется и пытается объяснить, что ей холодно. Потом как-то вдруг они оказались в другой комнате с большой низкой кроватью прямо посередине, и Юрий Семенович пытался уложить ее, а она опять сопротивлялась и кричала: «Как тебе не стыдно!» Он смеялся и чертыхался, а потом просто толкнул ее, но она успела в него вцепиться, и они рухнули на кровать вместе, тесно обнявшись.
— Быстро говори, выйдешь за меня замуж? — сквозь зубы сказал Юрий Семенович, хмуро глядя ей в глаза.
— С какой стати? — рассудительно возразила Тамара. — Евгений Павлович, я же тебя совсем не люблю.
— Кого ты не любишь? — Юрий Семенович отпустил ее, вскочил, шагнул к двери, вернулся, низко склонился над ней. — Не закрывай глаза! Смотри на меня! Кого ты не любишь — меня или этого своего Евгения Павловича?!
— Никого, — подумав, сообщила она, закрыла глаза и с чувством выполненного долга мгновенно уснула.
Глава 15
Вот странно — этот сумбурный, бестолковый и нескончаемо длинный субботний день, и даже сумбурный, бестолковый и хмельной субботний вечер она потом помнила в мельчайших подробностях — каждое слово, каждый взгляд, каждую складку голубой Сузи, каждое колечко лука между кусками мяса на шампуре, каждую градину под онемевшими ступнями, каждый язык пламени в камине, каждый иероглиф на заморском водонагревателе… И конечно, она помнила весь их вечерний разговор, всю их глупую нетрезвую болтовню, хотя вот это как раз следовало бы забыть. По крайней мере, именно так она подумала, как только проснулась на следующее утро: «Вчерашнее надо забыть». Ничего такого особо позорного во вчерашнем вроде бы и не было, но Тамара все равно боялась встречаться с Юрием Семеновичем. Боялась продолжения этого его дикого разговора о замужестве, а еще больше боялась его неловких извинений: не бери, мол, в голову, спьяну ляпнул, все будет как было, и так далее. Конечно, как было — уже не будет, она теперь всегда при нем будет чувствовать себя неловко, и хорошо, если они вообще не рассорятся. Все-таки он здорово обозлился, когда она назвала его Евгением Павловичем. Надо было хоть закусывать как следует, что ли…
В кухне Юрий Семенович стучал ножом и гремел чайником, оглянулся на нее от плиты, весело хмыкнул:
— Надо же, как огурчик… Доброе утро. Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?
Он был такой же, как всегда, никакой неловкости или неприязни, и Тамара тут же успокоилась: наверное, забыл.
— Доброе утро, — немножко сипло сказала она. — Голова не болит. Горло слегка побаливает, но не очень.
— Значит, у тебя вчера просто температура была, а не распоследняя степень алкогольного опьянения. — Он засмеялся, заметив, как она вспыхнула, и вынул из шкафа две большие фаянсовые кружки. — Ты что будешь — сок или кофе?
Ей хотелось и сок, и кофе, и что-нибудь посущественней, потому что она привыкла завтракать рано, а сейчас уже почти десять, скоро уже обед, а она еще не завтракала! Юрий Семенович наливал ей сок и кофе, вытаскивал из холодильника вчерашний салат, разогревал на сковородке вчерашний шашлык, подшучивал над ее прожорливостью и жаловался на свою немощность: совсем стар стал, «после вчерашнего» никак в норму не придет.
— Да ты на три года моложе меня, — возмущенно возразила Тамара. Она совсем проснулась, наелась, напилась и успокоилась. И потеряла бдительность.
— Во-первых, не на три, а только на полтора, — с непонятной и неожиданной резкостью возразил он. — А во-вторых, разве это имеет какое-то значение? Тебе это мешает, да? Ты из-за этого замуж за меня выходить не хочешь?
Ну вот, снова началось. А она надеялась… Тамара молча смотрела на него, и вдруг заметила: смуглое лицо сильно осунулось, под глазами черные круги, веки припухли и покраснели, а губы кажутся еще более запекшимися, чем всегда. Не выспался, что ли?
