Спенсер Скотт - Анатомия любви
Энн принесла из кухни бутылку с белым вином и начала наливать в мой бокал, не заметив, что я до сих пор не сделал ни глотка. Вокруг ножки бокала образовалась небольшая маслянистая лужица, когда вино пролилось через край.
– Ого, а я нервничаю, – сказала она. – Ингрид идет ко мне в гости. Нам предстоит разыграть маленькую шараду. И еще я вечно запутываюсь в собственной лжи. Восхищаюсь умелыми лжецами – в смысле, завидую им. Мои рассказы были бы куда лучше, если бы ложь давалась мне легче. А вместо этого я волочу за собой подлинные факты своей жизни, как тот несчастный из «Мадам Бовари» – свою больную ногу.
В гостиной стояла удушливая жара. Сквозь открытые окна долетал шум уличного движения и насыщенный выхлопами ветерок. Пушок над верхней губой Энн лоснился от жары, кожа казалась влажной, раздраженной, вымытые волосы все не сохли. Я был весь в испарине, и когда дотронулся до шеи, рука стала мокрой.
Наконец снизу позвонили, и звон прокатился по длинному коридору квартиры Энн. Самый сильный испуг у меня прошел. Нервы, кажется, сдались от чрезмерного напряжения. Когда прозвучал звонок, я наклонился и взял свой бокал. Захотелось попросить Энн не открывать дверь. Но было уже поздно: решения приняли за меня, моя жизнь развивалась без моего участия.
– Чудовищная мысль, – произнесла Энн, поднимаясь. Она прикрыла рот рукой, глядя на меня. – А вдруг она пришла с Хью? Вдруг он ворвется сюда? Только этого нам не хватало. Верно?
Она подняла трубку старомодного черного домофона и спросила:
– Кто там? – (Я пригубил вино.) – Это она, – сказала Энн. – Сиди на своем месте. Когда я вернусь, то сяду рядом с тобой. – Она покачала головой. – Уверена, что еще пожалею об этом.
Через несколько мгновений лифт привез Ингрид на седьмой этаж. Энн ждала ее, привалившись к открытой двери и спрятав руки за спину, словно подросток. Ингрид была одета почти так же, как днем: белая блузка без рукавов, с перламутровыми пуговицами и джинсовая юбка. Ноги у нее были голые, ремешки босоножек кто-то чинил с помощью бечевки и клейкой ленты. У нее была с собой огромная сумка через плечо с изображением добродушного, улыбающегося месяца. Волосы уже не были заплетены в косы, а спускались до середины спины, и в помещении они не казались такими рыжими.
– Входи, входи, – проговорила Энн.
По идее, ее голос должен был звучать бодро, но вместо того звучал просто настойчиво.
В «Тайном агенте» Джозефа Конрада есть сцена, в которой анархист рассказывает, что примотал к телу огромное количество взрывчатки, и если его вдруг попытаются схватить, он взорвет себя, чтобы избегнуть ареста и допросов, а заодно убьет и пару полицейских. Для этого всего только и требуется, что запустить простой механизм, и через секунд пять-десять прогремит судьбоносный взрыв. Ну а как же время ожидания взрыва, спрашивает его слушатель, долгие, тягостные секунды – разве не сойдешь с ума от одного только ожидания? Да, задумчиво отвечает анархист. Да. Но в конце-то концов, какая разница? Пока Энн с Ингрид шли по коридору до гостиной, я сидел на диване, оцепенев и обливаясь потом. У меня было такое чувство, будто нажали рычажок механизма, который взорвет мою жизнь – не через пять секунд, но в каком-то смутном мгновении в будущем, а до того я буду ждать, и судьба будет тикать у меня в животе, отсчитывая уходящие мгновения. Только пойму ли я, когда моя жизнь наконец-то оборвется? Свидетельства одной Ингрид будет недостаточно, чтобы покончить со мной, – в конце концов, я не видел Джейд несколько лет, но по-прежнему считал, что мы неразлучны. Все обвинения в мой адрес, заслуженные и добрая порция незаслуженных, не оборвали моей жизни, они даже – и это самое пугающее – не изменили ее. Я был все тем же и хотел все того же, просто у меня было гораздо меньше шансов это обрести. Та же страсть и никаких реальных шансов. Кажется, это и был тот самый вид безумия, к которому я стремился.
Энн села рядом со мной, а Ингрид – на место Энн.
– Может быть, бокал вина? – спросила Энн, устроившись поудобнее.
Я смотрел прямо на Ингрид. Если ей суждено меня узнать, то я хотел, чтобы это случилось сейчас. Глаза у нее были темно-карие, под ними залегли коричневые и лиловые тени. У нее был сосредоточенный, отстраненный вид человека, которого легко обидеть, которому приходится специально готовиться к встрече с другими людьми, потому что он вечно подозревает, что окружающие насмехаются над ним. Нос у Ингрид был узкий и прямой, покрасневший на крыльях, веснушчатые руки, сложенные на коленях, непроизвольно дрожали.
– Это мой друг Тони, – произнесла Энн.
В ее голосе сквозила неуверенность, подобная изъяну в сердцевине драгоценного камня. Энн готовилась к балетно-изящному состязанию интеллектов, и от разочарования при виде Ингрид, которая сипло и прерывисто дышала, выискивая слова, словно детские воспоминания, при виде своей предполагаемой противницы в уже поверженном состоянии Энн смутилась и встревожилась. Да, голос Энн дрогнул и осип, обретая язвительность, которая лишь портила то впечатление, какое она хотела произвести. Мне кажется, каким-то непостижимым образом она уже знала, что Ингрид принесла ей ужасную весть.
– Кажется, мне лучше уйти, – сказал я. Энн сделала глубокий вдох, молча напоминая мне об уговоре. – Вернусь через полчаса, – добавил я.
Я собирался сказать что-нибудь вроде: «Я знаю, что вам двоим надо о многом переговорить» – или еще какую-нибудь принятую в обществе ерунду, но я прекрасно сознавал, что все сказанное и услышанное сейчас останется в моей памяти навсегда. Я развернулся к Ингрид и кивнул, затем наклонился и положил руку на плечо Энн:
– Я сам уйду.
– Нет! – Она вскочила. – Я тебя провожу. Мне же все-таки надо закрыть дверь.
Она легонько коснулась моего локтя – полагаю, заговорщически, – и мы прошли по коридору до входной двери. Энн вышла вслед за мной и нажала на кнопку, вызывая для меня лифт.
– Уф! – произнесла она. – Вовсе не то, чего я ожидала. Сначала Хью расписывает мне ее как исключительную личность, а потом присылает вот это. Ну, скажи мне, только честно, лично ты ощутил исходящую от нее энергетику?
– Она расстроена, – ответил я, и тут пришел лифт. – Я скоро позвоню.
Дверцы лифта захлопнулись у меня за спиной. Маленькая кабина дрогнула, трогаясь, а затем пошла вниз.
Я двинулся по Парк-авеню. Решил, что пройду шесть кварталов, а потом поверну обратно. К тому времени Энн уже наверняка все узнает, и, возможно, я буду ей полезен. Шагая быстро, чувствуя вместо разума пугающую пустоту, я старался держаться подальше от проезжей части. Шум уличного движения ошеломлял. Не раз мне хотелось поддаться порыву и сесть на тротуар, зажав уши руками. В особенности пугали такси: они казались не просто опасными, а зловещими. Я не мог понять, как они умудряются так пробиваться сквозь плотный поток машин, перестраиваясь влево, вправо, проносясь на уже мигающий светофор, нажимая на клаксон вместо тормозов. Я стоял перед ночным клубом «Макс Канзас-Сити» в нескольких кварталах от дома Энн. Я вспомнил, что слышал что-то или читал об этом заведении, только не мог вспомнить, что именно. Мик Джаггер, Энди Уорхол. Они как-то связаны с этим местом… Я подумал, не зайти ли заказать выпивку, однако бóльшая часть меня уже приняла другое решение. Я развернулся и направился обратно к дому Энн, сначала медленной трусцой, а потом побежал.
