Кэтрин Лэниган - Все или ничего
Наконец они въехали в ворота ранчо Макдональда, лежащего среди холмов к северу от реки Гваделупа.
Морин словно вернулась в детство те же каменистые холмы, те же дубы, та же суровая земля. За домом — сверкающий на солнце ручей. И наконец, сам дом.
Он был построен в конце девяностых годов прошлого века богатым скотопромышленником. Каменный, двухэтажный, с красной глиняной крышей и двумя круглыми башнями по краям, это! особняк являл собой причудливую архитектурную смесь из испанских сводчатых окон и колоннад с английскими дверями и крышей.
На втором этаже вокруг всего здания тянулась крытая галерея с каменными балюстрадами и огромными арками.
Она укрывала дом от палящего солнца и пропускала в комнаты освежающий ветерок. Внешние стены толщиной в четырнадцать дюймов служили защитой от любой непогоды.
Морин не была здесь больше семи лет и ожидала, что дом окажется меньше, чем она запомнила. Но вышло наоборот. Огромное строение величественно возвышалось над огороженными загонами для лошадей, над усыпанным камнями и заросшим травой двором и запущенным огородом, разбитым с восточной стороны у подъездной дороги.
Морин благоговейно взошла по ступеням крыльца. Дом выглядел еще более испуганным и одиноким, чем она. Девушка обернулась к Сильвестру:
— Я остаюсь здесь.
— Что?
— Я смогу обо всем договориться отсюда. Как, вы сказали, — называется похоронное бюро?
— Бюро Эрлмана.
— Ладно, я все сделаю. И сама позвоню пастору баптистской церкви Троицы.
— Не советую, мисс Макдональд. Вам будет гораздо удобнее в городе. Я забронировал вам номер в отеле «Хилтон». А здесь, в доме, вряд ли найдется даже еда.
— Хуанита еще здесь?
— Да. Сегодня она уехала в гости к матери. Но вечером вернется.
— Значит, все в порядке.
— Как хотите, — сказал Крэддок и достал ее вещи из багажника.
Они прошли в вестибюль.
Морин засмеялась:
— Только в Техасе не запирают дверей!
Он протянул ей ключи от дома:
— На случай, если вы не сможете побороть привычку.
После похорон я официально зачитаю текст завещания. Если вы все-таки передумаете и решите вернуться в город, позвоните. Мой телефон вы знаете.
— Я не передумаю, — сказала Морин, проводив его до дверей.
Крэддок уехал.
Девушка была рада, что может побыть одна и самостоятельно осмотреть дом. На первый взгляд он выглядел неплохо. Хуанита следила за чистотой. Но, войдя в старую обшитую панелями гостиную с высокими потолками, дубовыми колоннами и паркетным полом, Морин поняла, что без большого ремонта не обойтись.
Побелка на потолке потрескалась и облупилась. Обои в столовой, кабинете, библиотеке и вестибюле отслаивались от стен. Полы покоробились и вздулись. Занавески и оконные рамы совсем обветшали.
В кухне Морин вспомнила, что дядя Мак никогда ничего не переделывал. В детстве она не обращала на это внимания, но сейчас запустение бросалось в глаза. Плита была газовым монстром, произведенным еще до Второй мировой войны. В не менее древнем крошечном холодильнике не работала морозилка. Здесь не было ни посудомоечной машины, ни мусоропровода, ни нормальной кухонной мебели. Линолеум задрался по краям и почернел от въевшейся грязи, которую, сколько ни три, уже не отскоблишь. И здесь на потолке потрескалась известка, а все деревянные детали нуждались в покраске. Когда она повернула водопроводный кран, он начал фыркать и плеваться, а трубы противно загудели по всему дому.
Она пощелкала круглыми выключателями — теми самыми, которыми оснастили дом до Первой мировой войны, когда впервые провели электричество.
Морин поднялась на второй этаж. Здесь было шесть спален, три ванные комнаты и ниша для отдыха в конце коридора. Мебель стояла только в двух комнатах — Мака и Хуаниты. Две ванные были в порядке, требовалось только заменить технику и освещение, третья же находилась в аварийном состоянии, наверное, с 1948 года — с той поры, как Мак купил этот дом.
Морин притащила свои сумки наверх и тут же начала опустошать шкаф и комод Мака. Одежды там было немного — в основном джинсы и клетчатые рубашки. Висели два костюма, аккуратно упакованные в полиэтилен; четыре пары ботинок — все очень старые и поношенные. Хуанита содержала дядины вещи в чистоте и порядке. В комоде не нашлось ничего интересного, но, открыв нижний выдвижной ящик, девушка наткнулась на альбом с фотографиями.
Она села на пол и принялась бережно листать страницы.
— Да это же я! — тихо воскликнула Морин, разглядывая собственные фотографии, аккуратно подобранные по годам.
Здесь были «валентинки», которые она присылала дяде, и самодельные рождественские открытки. А вот она верхом на лошади — это было в пять лет, когда она приезжала с родителями на ранчо. На десяти снимках она сидит на коленях у магазинного Санта-Клауса — ей от года до одиннадцати. Морин вспомнила, что в двенадцать лет отказалась идти сниматься в магазин и прислала свою фотографию на фоне собора Святого Патрика. Под этим снимком дядя написал:
«Моя малышка растет», Морин прижала альбом к груди и встала с пола. Она отдаст всю одежду баптистской церкви, а альбом сохранит.
Спускаясь по лестнице, она увидела тень у входной двери.
— Хуанита, это ты?
Ответа не последовало. Она продолжала спускаться и, подойдя к двери, увидела, что там никого нет.
По спине Морин побежали мурашки. На всякий случай она закрыла входную дверь на засов.
По пути в кухню она услышала, как хлопнула задняя дверь.
— Ну нет, я не сумасшедшая! — сказала девушка и бросилась в кухню.
— Хуанита!
Старая мексиканка резко обернулась. Черные глаза округлились на смуглом лице.
— Мисс Морин!
— Я же слышала, как кто-то ходит. Я так рада, что ты здесь!
— Si, я тоже, — Хуанита обняла девушку, — дай-ка я на тебя посмотреть. Ой, какая худенькая! Твой дядя Мак, ему так не нравится.
Морин улыбнулась:
— Наверное. Но я уверена, ты это исправишь.
— Si. Садимся. Говорим. — Хуанита подвела Морин к деревенскому дубовому столу и чуть ли не силком усадила ее на стул, а сама принялась хлопотать резать овощи, делать лепешки. — Как ты сюда добраться?
— Меня подвез мистер Крэддок.
Хуанита покачала головой:
— Мак не любить его. Это нехороший человек.
— Ну… у него есть некоторые предубеждения, но хороший он или плохой я не знаю. И вообще я не хочу о нем говорить. Скажи мне, Хуанита, это правда, что дядя Мак не страдал перед смертью?
Служанка перестала раскатывать тесто.
— С таким сердцем, как у него, он страдать всегда. Но не так, как ты думать. Мак не нашел то, что искал. Но он никогда не болел и умер быстро.
