Элизабет Огест - Свадьба ОМалли
Дверь за ее спиной захлопнулась.
— Моя внучка не перестает меня удивлять, — пробормотал Луис.
— Мне она всегда казалась практичной девочкой. Однако с возрастом она превратилась в женщину со сложным характером. — Вольф ухмыльнулся. — Я не собираюсь ее обижать, но, похоже, мы не можем находиться вместе более пяти минут, чтобы не поссориться. — Вольф тряхнул головой. — В принципе мне плевать, что она приходила и стояла у моей могилы.
— Если ты просишь меня объяснить действия моей внучки, ты обратился не по адресу. Много лет назад я решил, что мужчина может сойти с ума, пытаясь понять женщину. Так что я наслаждаюсь, когда они счастливы, и ухожу с их дороги, если они злятся.
«Следуя этому правилу, я, пожалуй, добьюсь того, что наши с Саритой пути никогда не пересекутся», — подумал Вольф. И это будет самым разумным. Можно было бы, конечно, поискать и другое место, но ему здесь нравится. Ему хорошо с Луисом. Этот пожилой человек спокойно принимает недостатки других, никогда не зазнается и не оставляет чужих просьб без внимания.
— Пошли ужинать, — сказал Луис.
Однако спокойного ужина не получилось. Были еще два вопроса, которые следовало выяснить. И первый из них — Клаудия, его сестра по отцу. К досаде Кэтрин, ее непрекращающиеся попытки убедить дочь в том, что той не надо поддерживать никаких отношений с Вольфом, оказались безуспешными. Ведь он всегда заботливо относился к сестре. Брэдфорд сказал, что Клаудия учится в частной, очень престижной женской гимназии в Далласе и, значит, находится вне влияния Кэтрин, что, несомненно, хорошая новость.
Что же касается второго вопроса, здесь он хороших новостей не ждал.
— Я заезжал на конюшни сегодня утром, они в полном запустении.
— Когда объявили, что ты умер, твой отец перестал ездить верхом, — ответил Луис.
Вольф ждал этого ответа. Кэтрин не ездила на лошадях и с самого начала пыталась убедить мужа закрыть конюшни и избавиться от животных. Но Фрэнк О'Малли до самой своей смерти помнил данное Уиллоу обещание не ломать конюшен и обеспечить Вольфа лошадьми для прогулки. Ненависть Кэтрин к животным от этого только возросла.
— Что случилось с Синим Громом?
— Он состарился, и, поскольку, кроме тебя, никто не мог его оседлать…
Вольф оттолкнул от себя стул, аппетит у него пропал.
— Отец избавился от него? — крикнул он во все горло. — Кэтрин, конечно, была счастлива!
Вольф выскочил в холл. Сарита быстро вышла за ним. А она-то уже готова была поверить, что он способен думать о чем-то или о ком-то другом, кроме своей ненависти к Кэтрин. Наивная!
Сарита подошла к Вольфу и взяла его за руку.
— Никто от Синего Грома не избавлялся, мы с дедушкой взяли его к себе. И сейчас он в каньоне наслаждается старостью и покоем. — Чувствуя, что Вольф вздохнул с облегчением, Сарита сунула руки в карманы джинсов и сделала шаг назад. — Синий Гром будет рад тебе.
— Ты взяла его? — как будто все еще не веря своим ушам, спросил он. — Луис всегда жаловался на его нрав, ведь Гром кусал тебя.
— Гром очень нервный, таких лошадей много, и мой дедуля понимал это. Что же касается укусов, то мы с Громом помирились.
Подошел Луис.
— Спасибо, что вы не дали убить его.
— Сариту благодари, — отозвался старик. — Я, конечно, тоже не люблю, когда убивают лошадей, но человек в моем положении вынужден быть практичным. Содержать лошадь — дорогое удовольствие. Сарита сказала, что оплатит содержание, и дала ясно понять, что мне лучше не сопротивляться.
Вольф взглянул на Сариту: нет, эта женщина загадочнее, чем китайская головоломка.
— Но почему?
Сарита пожала плечами.
— Не знаю. Может, из благодарности к тебе и к нему за то, что нашли меня тогда. — Не дожидаясь продолжения спора, Сарита повернула в сторону кухни. — Будем надеяться, ужин еще не остыл.
Вольф устало улыбнулся.
— Спасибо вам за все. Я возмещу все ваши расходы.
Сарита нахмурилась.
— Только не думай, что я простила тебе ту лекцию.
Вольф тряхнул головой.
— Ты просто как колючая проволока, в тебе нет женственности.
— Это потому, что ее воспитывали мужчины, — сказал Луис, входя в кухню. — Некому было научить ее мягкости, женственности.
— Когда захочу, буду и женственной, и мягкой, — отрезала Сарита. Заметив скептические взгляды мужчин, она взяла тарелку и стакан: — Я буду есть на веранде, — и, не оборачиваясь, направилась к передней двери.
Сев в кресло-качалку, Сарита положила ноги на перекладину. Значит, если она никогда не умела кокетничать и не изображала из себя хрупкую и беззащитную, то не была женственной?
У нее за спиной открылась дверь, но Сарита не обернулась.
— Прости, что разозлил тебя, — сказал Вольф. Он подошел и встал перед ней. — Мы слишком легко раним друг друга.
Она подняла на него глаза — на его лице было написано честное раскаяние.
— Не понимаю, — проговорила Сарита, — чего ты все время выясняешь? Зачем я взяла Грома или почему пришла на твою могилу? Как будто нам все еще четырнадцать! Ну да, я поступила плохо, когда не поблагодарила тебя за мое спасение в тот день. Что касается Синего Грома, то твоя мачеха хотела избавиться от него и мне не терпелось ей насолить.
Сарита говорила, зная, что это неправда. Она спасла Синего Грома, потому что он много значил для Вольфа. И на могилу Вольфа она ходила, потому что скучала. Это было неразумно, но это была правда.
Вольф заметил, что Сарита все еще огорчена, и подумал, что, пожалуй, погорячился насчет женственности. Что ни говори, а она все же спасла ему коня.
— Насколько я помню, ты неплохо выглядишь в платье.
От неожиданности Сарита в упор взглянула на него, и Вольф смутился, что доставило ей легкое удовольствие.
— Это моя попытка к примирению, — ответил он на вопрос в ее глазах.
Удовольствие растаяло. Значит, он не собирался сказать ей комплимент?
— Ты полагаешь, это возможно? — сухо спросила она.
— Не знаю. Не исключено, что твой дед прав, когда говорит, что мы прирожденные антагонисты. Но почему бы не попробовать? — Он протянул ей руку. — Помиримся?
Она никогда не испытывала особой радости от его общества, но мысль о примирении ей понравилась.
— Боюсь, попытка будет тщетной, но рискнуть стоит. Из этого может выйти что-нибудь интересное.
Он взял ее руку в свою, и его прикосновение обожгло ее, словно огонь.
— У тебя температура? — спросила она, встала и, отставив тарелку, положила свободную руку ему на лоб. Температура была нормальной. — Вроде нет. — Она убрала руку и смущенно нахмурилась. — У тебя рука очень горячая.
