Линда Гиллард - Увидеть звёзды
— Я поняла, что вы мужчина высокий.
В ответ послышался изумленный смешок.
— Как вам удалось это определить?
— Голос звучит откуда-то сверху. Вам, наверное, уже осточертело видеть у людей только макушки.
— Полагаю, людям гораздо сильнее осточертело смотреть на мои ноздри.
— Выходит, и с этим мне повезло, я их не вижу. Однако мы слегка отвлеклись. Вы очень мохнаты?
— Умеренно. И уши нормальной длины. Для кролика, разумеется… Но… скажите, чем от меня пахнет. Я не на шутку заинтригован.
— Что-то вроде цветущего боярышника.
— Издеваетесь?
— Ничуть. Приятный мужской запах. Терпкий. Чуть пикантный. — Она подняла голову, повернувшись к нему в профиль. Ее маленькие ноздри еле заметно подрагивали, втягивая воздух, — как у зверька, почуявшего опасность. — Да, это ваш запах, а не шампуня. Запах отдушки как бы поверх запаха боярышника. Что фотографируете? Надеюсь, не меня?
— Но как вы узна… Понятно, услышали щелчок затвора. Вообще-то я фотографировал деревья.
— Зачем?
— Хочу сравнить снимки с прошлогодними того же времени. Веду, так сказать, дневник наблюдений. Фиксирую изменения в нашем климате.
— Это для работы?
— Нет, просто самому интересно.
— Живете в Эдинбурге?
— Нет. Приезжаю иногда по служебным делам. Сюда или в Абердин. Иногда случается работать за границей.
— А дом у вас где?
— Где нахожусь, там и мой дом.
— Похоже, вы не любите о себе рассказывать.
— А вы?
— Тоже не особо.
— Еще одна общая черта у нас с вами.
— Кроме любви к опере, хотите сказать?
— Да, и любви к деревьям.
— А откуда вы знаете, что я люблю деревья?
— Если человек торчит тут в зимний холод, то наверняка из-за любви к деревьям, на что же тут еще смотре… — он осекся, — ох-х…
— Ну что, попались? Не страдайте. Вам удалось лавировать гораздо дольше, чем большинству моих знакомых.
— Так я не угадал? Насчет деревьев?
— Угадали. Я действительно люблю деревья.
— Хоть и не видите их?
— Я их слышу. Как под ветром постукивают одна о другую оголенные веточки. Прислушайтесь!.. Я тоже так постукиваю — тростью о тротуар, когда куда-то иду. Деревья можно услышать. И почувствовать.
— Правда?
— Да. Если прижать к дереву ладони. Я могу ощутить шероховатости на коре, прожилки на листьях, пытаюсь понять, какая у дерева высота, какой толщины ствол.
— Прикасаетесь к дереву.
— Именно, прикасаюсь к дереву. Просто прикасаюсь, но это такое счастье. Вы человек суеверный, мистер Харви?
— Кейр. Да, наверное. Я же рос на островах. Почтительное, что совершенно нормально, отношение к сверхъестественным явлениям закладывается там самой природой.
— Вы верите в загробную жизнь?
— Нет.
— Вот и я тоже. Иногда даже об этом жалею, но — не верю. Жизнь только здесь и сейчас, правда? Мы единожды в нее прорываемся и должны взять от нее все что можно.
Помолчав немного, он сказал:
— Вы кого-то потеряли.
Это был не вопрос, а констатация, и у Марианны тут же вырвалось:
— Почему вы так решили?
— Такое можно услышать только от человека, который хватил лиха. Смерть прочищает мозги.
— Совершенно верно. И давайте закроем эту тему.
Разговор застопорился, и Марианна зябко поежилась. Он глянул на ее беззащитные, без перчаток, руки.
— Вы не замужем?
— Была. Очень давно.
— Развелись?
— Он умер.
— Простите. Наверное, вы тогда были очень молоды.
— Двадцать семь, а мужу моему было только тридцать три года.
— А что произошло?
— Не хочу об этом говорить.
Теперь оба молчали, их затянувшееся молчание и тишину сада нарушил вой сирены «скорой помощи», затем и он постепенно стих. Марианна услышала, как Харви переменил позу, потом прочистил горло.
— Может, хотите побыть одна? А то явился без спросу, втянул вас в разговор и сам же все испортил.
— Вы все еще здесь? Я думала, уже исчезли, как тогда, в оперном театре. Я, знаете ли, с большим пафосом представила вас сестре и, конечно, почувствовала себя абсолютной идиоткой.
— Извините. Кое-кого увидел. Удивился, что этот человек в театре, хотя точно не должен был там находиться. Мне, признаться, совсем не в радость было его видеть… но это, конечно, меня нисколько не оправдывает. Невежа, что и говорить. Неотесанный тип, как вы, разумеется, успели заметить. Хотите, чтобы я исчез?
— Нет. Просто я подумала, что вы сами этого хотите…
— Не хочу.
— Тогда останьтесь. Мне с вами хорошо, хотя вы наверняка подумали, что я несколько странная — раз хорошо себя веду. Я ведь часами сижу тут одна, а сестра моя строчит свои книги. Если их можно назвать книгами. Что-то в этом роде может настрочить любая мартышка. Даже слепая мартышка. Но за них платят, поэтому я ехидничаю совершенно напрасно. А вы чем занимаетесь?
— Я геофизик. Занимаюсь добычей газа и нефти.
Она вдруг резко встала со скамьи.
— А знаете, тут действительно очень холодно. Совсем с вами замерзнем. Выпить бы кофе. То, что сейчас нужно, а еще лучше горячего шоколада. — Она прикрыла глаза ладонью, но он успел заметить слезы.
— Что с вами? Я что-то не то брякнул? Расстроил вас?
— Нет, вы тут ни при чем, просто я никак не ожидала… — Опустив голову, она отвернулась.
Он почти физически почувствовал, как напряглись ее плечи, она убежала бы, если бы могла. Он осторожно взял ее за руку. Потом стиснул в ладонях озябшие пальчики. Она почувствовала, как тепло, идущее от его огрубевшей кожи, согревает, проникает в кровь.
— Ну что, пошли пить кофе? Позвольте взять вас под руку.
Она подняла голову, но не повернулась к нему лицом.
— Мой муж тоже занимался нефтью… Он погиб. В восемьдесят восьмом. Шестого июля, — сказала она и услышала легкий свист: это Кейр втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— «Пайпер Альфа»?[10]
— Да.
— Ну простите меня, Марианна.
— Потому я и не рассказываю никому, почему стала вдовой. Господи, как об этом говорить? Может, когда-нибудь… спустя какое-то время. Может, лет через пятьдесят я сумею воспринимать это философски. Но пока меня все еще гложет злость. Жгучая злость.
Марианна
Это была — да, собственно, и есть — самая страшная среди подобных катастроф, катастроф в открытом море. Пламя было видно с расстояния в шестьдесят миль.
Сто шестьдесят пять рабочих сгорели заживо в этом аду, после того как на платформе произошел взрыв. Шестьдесят один, столько осталось в живых, решившись прыгнуть в море с немыслимой высоты, несмотря на ужасные раны и на то, что резиновые защитные костюмы плавились от жара. А двое моряков погибли, пытаясь вывезти людей на лодке. Тридцать тел так и не нашли, в том числе и тело моего мужа.
