Анна Климова - Осенняя женщина
— Кристин, ты чего, серьезно? — изумленно уставилась на нее подруга, интуитивно чувствуя какой-то подвох.
Кристина дрожащей рукой отбросила недокуренную сигарету. Откуда-то из душевной глубины накатили слезы отчаяния.
— Конечно, нет, Наденька! У меня в последнее время что-то не в порядке с чувством юмора. В КВН меня точно не возьмут.
— У тебя неприятности, да? — с тревогой всматриваясь в ее лицо, спросила Надя.
— А что, ты разве не в курсе занятной истории Кристины? Разве вы не рассказываете эту историю друг другу на ваших встречах выпускников? Как она, закончив иняз, поработала в школе годик. И как ушла из школы, потому что ее не устраивало, как государство оценивало ее судорожные попытки научить детей немецкому языку. И как она однажды поверила человеку, которого считала своим другом, и поехала с ним в Германию, чтобы работать там в простой немецкой семье. И как этот человек… Впрочем, не будем о грустном, Наденька. Тем более, что уже все позади. Я решила, что все теперь у меня будет замечательно.
— Конечно, — растерянно согласилась школьная подруга, пораженная поведением Кристины. От природы добродушная, она мало прислушивалась к тем сплетням, которые передавались тихим шепотком на вечерах встреч одноклассников. А с Кристиной действительно произошло что-то нехорошее.
— Если я могу тебе чем-то помочь…
«Господи, столько жалости за один день мне не вынести», — подумала Кристина.
— Помочь? Хм… — она задумалась на мгновение. — Вот только чем, никак не соображу. Может быть, взмахнешь волшебной палочкой и вернешь меня обратно? Правда, дети?
Неожиданно для себя Кристина вскочила и бросилась к детям, собравшимся возле беседки.
— Кто хочет в, хоровод? — весело завопила она.
— Мы!
— Я!
— И я! — завизжали малыши.
Через несколько минут, внеся сумятицу и веселье в ряды скучающих детей, хохотавшая Кристина остановилась и посмотрела на удивленную подругу.
— И так мы тоже умеем. Потому что не хотим вешать нос. Да, дети? Мы ведь не хотим вешать нос?
— Не хотим! — хором согласились те.
— Вот и отлично! Пока, разбойники! — усмехнулась она, подбирая с земли свою сумку и поправляя пальто-пончо.
Ответом ей было полное восхищение детей, очарованных этой странно одетой незнакомой тетей.
Она уже выходила из беседки, но чувство вины заставило ее обернуться.
— Извини, Надя. Правда, извини. Не хотела обидеть. Я действительно идиотка. Сказочная. Помнится, в школе ты это слово втыкала во все фразы…
Не сговариваясь, они бросились друг к другу и крепко обнялись.
— Я всегда, всегда тебе помогу, Кристиночка. Что бы ни случилось! Так и знай. Все-таки школьные подруги, — радостно повторяла Надя и вдруг заметила, что дети слишком пристально на них смотрят.
— Так, — звенящим голосом скомандовала забывшаяся воспитательница, — прогулка закончилась. Все построились парами — и обратно в садик. Быстренько, быстренько! Саша! Аня! Я кому сказала! Ну, живенько! Вот так.
Дети, переговариваясь и поминутно оборачиваясь, дружно потопали к зданию.
— Ловко ты с ними! — усмехнулась Кристина.
— Иначе никак. У нас тут работает такая Галина Захаровна, так они такое с ней вытворяют, просто жуть. А все потому, что прикрикнуть не может.
В этот момент в Кристине пробудилась слабая, но оттого еще более дорогая сердцу надежда, что в жизни может появиться светлый лучик. Может быть. Надо только самой приложить усилия.
— Кстати, Надюша, насчет работы. У вас тут не найдется что-нибудь для меня?
— Не знаю даже. Кажется, немецкому их обучать еще рано, — засмеялась подруга.
— Нет, нет. Мои документы… Короче, не важно, какая работа. Я соглашусь на любую. Нянечкой там, уборщицей.
— Ой, это сколько угодно! Только там оклад — кот наплакал. Зачем тебе это?
— Надо, Наденька. Надо.
— Ладно. Поговорю с заведующей, — неуверенно ответила Надя. — Приходи завтра. Что-нибудь придумаем. Ну, пока. А то мои натворят дел.
«Завтра, — счастливо вздохнула Кристина, глядя ей вслед. — Завтра».
* * *С некоторых пор он полюбил наблюдать за малышами в детском саду, что был прямо напротив его дома. К тому же третий этаж давал некоторое преимущество в обозрении, так сказать, всей панорамы. Иногда, когда тело от сидения за компьютером буквально каменело, а мысли судорожно кружили по замкнутому циклу, словно зависшая программа, он вставал, доставал из стола бинокль и подходил к окну. Обычно это случалось утром или после работы. И если дети гуляли в своем искусственном загончике, он отдавался созерцанию их незамысловатых игр со страстью завсегдатая ипподромов.
Дети забавляли.
Почти всех он знал по именам: они их слишком громко выкрикивали. Одежда и машины родителей, привозивших и отвозивших своих чад по домам, дополняли картину. Перед ним словно разворачивалось полотно «Общество в миниатюре». Маленькая модель большого мира со всеми противоречиями. От него, в отличие от невнимательных и небрежных воспитательниц, не укрывались истинные побуждения и мимолетные поступки детей.
В этом несмышленом табунке имелся свой лидер — хорошо одетый малыш, которого каждое утро привозил на серебристом «мерседесе» отец. Вокруг малыша образовался альянс почти из таких же, как он сам, счастливых отпрысков более-менее состоятельных родителей. Правда, элитные дети часто забывались и беззаботно возились с остальными детьми. И тогда их отличала только одежда.
Их конфликты смешили его. Он почти угадывал их разговоры во время игр.
— Чик, чик! А мой Покемон успел спрятаться в пещере и закрыться!
— В пещерах дверей не бывает!
— Он их построил.
— А вот и нет.
— А вот и да!
Будущая мама не выпускала из рук куклу и самоотверженно кормила ее состряпанными тут же восхитительными песочными пирожными.
Будущий ловелас подкатывал к воспитательнице:
— Галина Захаровна, а вас кто-нибудь целует?
— Нет, Дениска, не целует.
— А хотите — я вас поцелую? Я умею: я уже Таньку в деревне у бабушки целовал!
Он им завидовал. У каждого человека есть время, когда все ему кажется простым и незамысловатым, но вместе с тем удивительно многообразным. Как калейдоскоп. В этой детской игрушке ведь только с виду все просто — ненадежная трубка из папье-маше, зеркала и разноцветные стеклышки. А что делает калейдоскоп таким сложным? Самообман, которому попустительствует чувство, официально не описанное физиологами, но знакомое всем, — чувство прекрасного. Самообман, доставшийся нам от детства, когда можно всерьез верить тому, что станешь невидимкой, стоит лишь закрыть глаза. Когда не хочется «смотреть правде в глаза», потому что правда в детстве — это призрак взрослого мира, скучного и непонятного, как умные телепередачи или фильмы, в которых много говорят. Прекрасного во взрослой правде мало. Она страшна, как темные углы в полумраке комнаты.
