Подмена: тёмный близнец мужа (СИ) - Жукова Анна Вадимовна

Отвлекаюсь от своих мыслей. Быстро нахожу тех, кого ищу.

Подходя к родителям Орлова, я буквально заставляю себя не улыбаться, хотя уголки губ и тянутся вверх. И в то же время я испытываю вину. Нельзя радоваться чужому горю. Он садист и урод, но всё же не заслуживает такого. Да к тому же я вспомнила как мимоходом пожелала ему смерти. Мне стыдно за такое, но в то же время я бы хотела, чтобы его не стало…

Отец и мать Степана обнимают друг друга. Они смотрят на меня с чувством глубокой печали. Лицемеры! Какие же они лицемеры… Они прекрасно знают, что мне плевать что с моим мужем. Я нужна здесь для проформы, заполнить документы и говорить с доктором.

— Врач ещё не выходил? — спрашиваю я из вежливости, оглядываясь по сторонам, и тут же спохватываясь, интересуюсь, — как Степан?

— Врач скоро будет, — тихо проговаривает моя свекровь, а у самой глаза на мокром месте, хотя она явно под воздействием какого-то успокоительного.

Скулы на лице свёкра ходят ходуном.

— Врача сказал, что трогать его нельзя, иначе перевёз бы уже давно, — запинается и с презрением обводит холл больницы взглядом, — отсюда.

Отвешиваю лёгкий кивок, но не могу с ним согласиться. В таких больницах и работают по-настоящему талантливые доктора: практики много, случаи бывают разные, вот опыта и понаберёшься. Я брала интервью у врачей в качестве курсовой на первом курсе, да так въехала в эту работу, что почти месяц ездила с фельдшерами на скорой по адресам. Уставала сильно, но зато интервью вышло искренним, как говорится от того, кто «в теме».

А вот с отцом и матерью мужа я познакомилась год назад. Оба спортивные, лощённые, с натянутыми пластическими хирургами лицами, с модными, «летящими» причёсками, производили впечатление образцовой семьи. Но мне они почему-то никогда не нравились, хоть и были общительными, улыбчивыми. Возможно из-за сальных взглядов на меня главы семейства.

Тогда не знала, что у них есть сын. Они никогда не говорили о Степане, что было странным как по мне, но я всё списывала на то, что тот уже взрослый и они не стали бы говорить о нём много, как если бы, к примеру, это был пухлый розовощёкий малыш.

Наконец в холле появляется доктор, плотный мужчина средних лет, с короткой стрижкой, в аккуратных круглых очках и седой бородкой, который подлетел к родителям Степана быстрее, чем они. Я тоже подхожу ближе, ловя себя на мысли, что ну хоть какие-то чувства я должна испытывать. Но нет. Мне глубоко всё равно. И я себя за это корю, ведь я вижу, как расстроены его родители. Наверняка не знают о садисткой натуре Степана.

Я инстинктивно трогаю рукой шею, под ладонью холодеет шёлковый платок, которым я легонько обмотала горло. Не время сейчас ошарашивать чету Орловых видом моей синюшной кожи. Они сжимают ладони друг друга, приготовившись слушать врача.

— Тут все? — спрашивает он, скользя по мне вопросительным взглядом.

— Жена, — тихо произношу я.

Доктор удовлетворённо кивает и продолжает:

— Пациент Орлов, — и замирает торжественно, вместе с ним и замираю я, плохая половина меня хотела, чтобы он умер или навсегда впал в кому, — жив и здоров. Отделался сотрясением мозга и парой царапин. Сейчас спит. Ваш сын везунчик…

Он продолжает ещё что-то говорить, но я всё обращаюсь к своим мыслям. И они черны, безнадёжны и угрюмы. Врач зовёт нас пройти в палату.

Увешанный капельницами на приподнятой подушке на больничной высокой койке лежит Степан. Чёрные волосы на голове, уложенные в модную причёску накануне, теперь же кольцами вьются вокруг мокрого от пота высокого лба, на который наложена повязка. Глаза с пушистыми чёрными ресницами безмятежно закрыты, над ними нависают чёрные широкие брови, лоб высокий, прямой нос и хорошо очерченные, чувственные губы. Широкая мощная грудь мощно вздымается, кажется, что медицинский халат ей явно мал. Под тонкой белой простыней легко угадывается фигура атлета.

Ловлю себя на том, что любуюсь им. Он очень красивый мужчина. Настолько, что дух захватывает. Вот только нутро у него гнилое. Я не обольщаюсь. Но если бы он не был так груб и жесток со мной, возможно, процесс зачатия наследника был бы сносным.

Степан начинает двигаться и открывает глаза. Родители радостно бросаются ему на шею.

— Ну чего вы? — поднимает бровь, — живой я.

Говорит безэмоционально, как будто ему трудно терпеть рядом с собой родителей.

Врач обращает на себя внимание покашливанием:

— В результате сотрясения мозга пациент Орлов потерял память, утверждает, что не помнит ничего за два предыдущих месяца.

Я начинаю считать и понимаю, что это пограничное время для знакомства с ним.

Взгляд синих глаз в обрамлении чёрных пушистых ресниц переходит на меня. Интересно, помнит ли он меня?

Глава 10

Я в уме считаю по времени и соображаю, что у меня пятьдесят на пятьдесят шансов, что сидящий передо мной мужчина помнит меня.

Свербит где-то под рёбрами. Страх, предвкушение, надежда? Но ведь если он садист, то наклонности вряд ли куда-либо денутся. Он будет относиться ко мне как и прежде, как только выяснится, что я его жена. Но всё же у меня есть ничтожный шанс начать с нуля, чтобы не жить в ужасе всё то время, пока не забеременею. За этот шанс сейчас и цепляется моя надежда.

Но смотрит Орлов подозрительно недоуменно. Моё сердце пропускает несколько ударов, прежде чем он начинает говорить.

— А ты кто? — произносит мой муж.

Кажется, я вздохнула с облегчением.

Его родители переглядываются. Отец вскакивает с койки, трёт затылок и шею сзади. Мать глубже подсаживается на кровати и делает мне знак рукой. Я подхожу ближе.

— Это твоя жена, Стёп, — тихо произносит женщина, целуя руку сыну.

Мужчина поднимает бровь и холодно рассматривает меня с головы до ног, потом переводит взгляд на мать.

— Та сделка? — коротко как выстрел.

— Да, — подтвердил отец.

Степан ещё раз посмотрел на меня: недовольно, холодно. Я готова провалиться сквозь землю.

— Оставьте меня, — произносит он бесцветным голосом.

Я уже было выдыхаю, но когда тянусь к выходу вместе с родителями, меня останавливают слова Степана:

— Останься… Настя?

По мимо воли вздрагиваю и оборачиваюсь к нему. Он сводит брови к переносице удивлённый такой реакцией.

— Да? — произношу я, следя за тем, чтобы голос мой не дрожал.

— Я хочу поговорить, — предлагает он.

— Может быть когда… выздоровеешь, — пытаюсь оттянуть момент разговора до тех времён когда приду в себя.

Его взгляд становится колючим, и он, игнорируя моё предложение, широкой ладонью с длинными узловатыми пальцами пару раз хлопает по простыне рядом с собой.

Я застываю.

— Надо привыкать друг к другу, Настя, — его голос приобретает бархатистость.

Меня удивляет его тон даже больше, чем-то, что он помнит, как меня зовут. Так часто моё имя он не произносил до этого, предпочитая вообще ко мне никак не обращаться без особой нужды.

Едва передвигаю ноги до кровати и сажусь на предложенное мне место. Степан рассматривает меня. Как будто в первый раз. Так и есть. Нас объединяла взаимная неприязнь. Кажется я начинаю его понимать.

— Ты красивая, — он бесцеремонно кладёт ладонь на мою грудь и сжимает её.

От неожиданности и наглости его поступка я замираю на несколько секунд, но затем дёргаюсь назад в попытке встать, но он не даёт. Степан притягивает меня к себе, ухватив за предплечье.

— Ты чё дёргаешься? Девственница что ли? — спрашивает он, а между нашими лицами считанные сантиметры.

Бесцеремонно и нагло. Голос звучит хрипловато. У меня опять внутри всё сжимается от страха. Шея помнит его грубые руки. Но одновременно в этим

— Я тебя спросил или ты не слышишь?

— Нет, я не девственница, — едва выдавливаю из себя.

— Я хочу тебя, — настойчиво сжимает предплечье.

— Я… Сейчас не время. Тебе выздороветь надо, — жар приливает к щекам.

А в его глазах пляшут лихие черти, взгляд так и горит.