Игорь Редин - Синий роман
– Интересная работа.
Она обернулась, оценивающе взвесила его взглядом и произнесла:
– Да. Моя любимая из тех, что здесь находятся, – женщина была не только стройна, но и красива.
– Я тоже частенько прихожу сюда, – соврал он, – и, похоже, наши взгляды совпадают.
– А что Вам ещё тут нравится? – спросила женщина.
Костик оглянулся по сторонам в поисках спасительной детали и, увидав огромного толстого кота, радостно ответил:
– Кот.
Она посмотрела на ленивое животное – тот лежал прямо посреди зала, – улыбнулась и, ничего не сказав, вновь повернулась к картине. Похоже, время его полуторанедельного воздержания станет взрослее ещё на одну ночь.
По причинам никому не известным, он прошёл свой двор и оказался в чужом, впрочем, как две капли портвейна, похожем на тот, где жил сам. Там красная кошка, играя со своими длинными волосами, запуталась в них и теперь жалобно мяукала. Костя подошёл и осторожно помог ей выпутаться из сложившегося положения.
– Спасибо, – услышал он.
– Ты умеешь говорить?
– Нет. Она не может.
Он обернулся. Перед ним стояла молодая и стройная женщина с осенью на лице. Та самая. Незнакомка с выставочного зала.
– Она может только убегать из дома и попадать во всякие неприятности.
– Необычный зверь, – намекнул Костя на редкий окрас и пышную шевелюру кошки, возвращая хозяйке её сокровище.
– Да, – подтвердила она его наблюдения, – очень редкая порода. Называется: «Необычная волосатая».
– Наверное, дорогая? – предположил он, а сам подумал: «Я бы с тобой покувыркался».
– Не знаю. Она мне досталась бесплатно.
– И как же зовут эту бесплатную драгоценность? – поинтересовался Костя.
– Москва, – ответила она, а потом, сказав: – пойдём, – взяла его за руку и потянула к подъезду.
– Куда? – он не упирался и спросил скорее машинально, нежели…
– Ни куда, а зачем.
– Ну, и зачем?
– Я помогу тебе, – тихо сказала она и поцеловала мирно мурлыкающую у неё на руках, необычную волосатую кошку прямо в нос. Розовый нос был холодным и мокрым.
Квартира, в которую они вошли, была самая обычная, если не считать огромного количества книг и полного отсутствия зеркал.
Она подошла к шкафу, взяла с полки диск Майлза Дэвиса "Ту-Ту" и вставила его в проигрыватель.
Труба с сурдиной выматывала нервы, натягивая их в струну, и грозилась оборвать ее еще до того, как та издаст первый звук. Но та же труба, с той же сурдиной заставляла забывать, что есть такой элемент человеческого организма, именуемый нервами, успокаивая их до полного отсутствия.
Огромные белые шапки хризантем слушали Дэвиса и, я не могу сказать точно, но, по-моему, им нравилась его музыка. Она и хризантемы. Хризантемы, она и Дэвис.
– Откуда у неё хризантемы? – подумал Костя. – Весна на улице.
– Из оранжереи, – сказала она, – Вот тут я и живу, – а потом, спохватившись, добавила: – меня зовут Ивана.
– А меня…
– Костя, – прервала она его, – «Кто не знает Константина, тот тупица и скотина», – процитировала она фольклор местных мальчишек.
Вообще-то, там ещё было продолжение: «Он сутки в зеркало глядит и всё время говорит: я ль на свете всех милее?…», но Ивана сделала вид, будто знакома только с первой частью.
– Они меня уже достали, – посетовал он, оглядел комнату и, увидев на стене часы с неправильным временем, сменил тему, – твои часы опаздывают.
– Знаю, – она вздохнула, – завтра они умрут.
– Ты хотела сказать: остановятся, сломаются, перестанут идти? – он посмотрел на часы так, как будто ему предстояло решать их судьбу.
– Видишь ли, это хорошие часы, – Ивана поймала его взгляд и улыбнулась, – а хорошие часы так же, как хорошие люди – редкость. Они не останавливаются, ломаются или перестают идти – они тихо и с достоинством умирают.
Костя не знал, что на это ответить и поэтому, не обнаружив в её комнате одностороннего окна в мир, тщательно, но тщетно скрывая радость, спросил:
– А где твой телевизор?
– Нет его.
– Почему?
– Слишком много ненужной информации.
– А! – понимающе протянул Костя, но, поскольку на самом деле, не понял ничего, то решил ещё раз сменить пластинку: – Ого! Сколько книг!
Все стены её комнаты от пола до потолка были заставлены стеллажами с книгами.
– Да, – согласилась Ивана, – они мне достались от бабушки, – и, предупреждая очевидный вопрос, пояснила: – все они написаны на древнем языке синероссов.
Константин взял одну из книг, раскрыл её и, глядя на странные буквы, прочитал:
– Синяя магия. 547 советов начинающим, – затем он удивлённо произнёс: – Но я понимаю этот язык.
– Ничего удивительного, – сказала она, – гены берут своё. Ты тоже синеросс.
Она облизала его память, и он, заглянув в далёкое прошлое, мыслями своими переместился в солнечный город Краффу. Город был большим, белым и красивым. Впрочем, так же, как и все города того времени. А всё, что не было большим, белым и красивым, городом просто не являлось. Там он узрел умных и сильных людей. Во сне они видели дельфинов, а наяву запросто общались с ангелами и поэтому поклонялись Воде. Костик почему-то не удивился, когда понял, что все они, как и он, могли слышать мысли других, а к себе оставались глухи. Но это их не заботило, потому что их собственные мысли становились частью чего-то единого. Огромного и светлого… общий банк информации.
– Утопия! – произнёс Костя, – Я не знаю, как это тебе удаётся, но кино отвратительное. Коммунизм какой-то.
– Этот, как ты выразился, «коммунизм» был первой и единственной цивилизацией на Земле. Все остальные – о нашей я просто молчу – жалкая пародия.
– Да? Ну, и где же теперь эта твоя ЦИВИЛИЗАЦИЯ? – съязвил он.
– Во-первых, не твоя, а наша, – Ивана протянула ему «Синюю магию» и, сказав: – дарю, – продолжила: – а, во-вторых, загляни-ка в мои мысли, а то ты со своим зеркалом никого, кроме себя, не замечаешь.
Он с огромным удовольствием выполнил её просьбу и к своему удивлению нашёл там только одну-единственную фразу: «Ты же хотел со мной покувыркаться». Как видно, в этом мире не только он умел читать чужие мысли.
В трёх верстах от солнца, прямо посреди хаоса застывшего времени они безмолвно практиковали камасутру. Слёз и пота им хватило на то, чтобы ночной пёс сна навсегда позабыл о своём существовании и больше никогда не чесался. Но верблюды в этих песках стояли как вкопанные, а в очаге культуры ясным пламенем горели культурные ценности. И только там, где раньше текла река, и теперь по-прежнему звучит закованный в каменные берега ACID Jazz Леонида Утёсова.
Они лежали на полу, курили и молчали.
– Я тебя видел во сне, – подумал он.
– Знаю, – ответила она.
– Откуда?
– Воруешь громко, да тихо отдаёшь, – сказала она. И он решил, что будет лучше поменять тему:
– Это даже не мысль, а так, простая констатация факта моих предпочтений, – предупредил он и поцеловал её в грудь, – дождь лучше, чем снег. Он не тает.
– Снег лучше, чем дождь, – молча не согласилась она, – он говорит, не проронив ни звука, – и добавила: – я научу тебя видеть сны.
Ночная. Твои волосы можно сравнить только с ночью. В них обитают звёзды. Звёздные запахи по колено погружаются в землю и наполняют собой уставшие за день ноги. Ноги пахнут не потом, а звёздами. Созвездиями. Телец и Весы. Ты и я.
Мы лежим под цветом твоих волос, над звёздной суетой. На улице Лето некто беспредельно одинокий обречено терзает гитару. Вчера, в пьяной драке ему выкололи третий глаз, но он, счастливчик, об этом не знает.
Ты что-то говоришь. Я слушаю, но не слышу. Мне достаточно мелодии твоего голоса. Она, словно спелое, налитое солнцем яблоко. Его хочется съесть. Если не всё, то хотя бы попробовать.
Надкушенное яблоко целее целого. Оно знает горечь утраты. Ночь. Спят подсолнухи и снег, подснежники и солнце, подберёзовики и кедры. Я иду опушкой леса. Слева меня безмолвно преследует моя серебристая ночная тень. На траве и в небе твоих волос копошатся светлячки звёзд. Закуковала, кем-то не ко времени разбуженная, кукушка. Кукушка-кукушка, сколько мне жить? Птица замолчала так же внезапно, как и заговорила. Я испугался. Но Млечный путь, берущий своё начало в речке Кара-Су, голосом моей мамы сказал, что тот, кто не услышал от кукушки ответа на свой вопрос, либо уже мёртв, либо будет жить вечно. И тогда я понял: это не я, а любовь шарится по ночному лесу. Моя любовь. Она жива. Она будет жить вечно.
Неритмичная линия горизонта задрожала и порвалась под натиском рассвета.
Бесцветная любовь.
Приехала и уехала Катя.
Моя бесцветная, но с запахом переспелой вишни любовь одиноко лежала на пыльном тротуаре. Её обронил и забыл подобрать пьяный апрель.
Ночь навалилась на макушку тяжестью всех своих звуков. Лён простыни звучал, как неспелый лист фанерный. Подушка мирно поскрипывала под моим чутким ухом, становясь припевом в единой песне цикад. Но продолжалось это не долго. Меня легко подмял под себя и размазал по рельсам тяжёлый локомотив сна. Чем тяжелее, тем легче. «Спи. Утро будет усталым», – сказала Анна Каренина.
