Эмили Гиффин - Суть дела
ВЭЛЕРИ: глава тридцать четвертая
«Привет, Вэл. Это я. Надеюсь, вы хорошо отдыхаете. Мы тут в Детском музее, в комнате с шариками. Веселимся... Ну, в общем, мне очень жаль, но сегодня вечером мы увидеться не сможем... Позвони мне, если быстро получишь это сообщение. А иначе... я... возможно, не смогу говорить... Я позвоню когда смогу и объясню... В любом случае прости. Правда... Скучаю по тебе... Прошлая ночь была невероятной. Ты невероятная... Ну ладно. Должен проститься».
Сердце у нее падает, пока она прослушивает это сообщение на парковке «Хоул фудс», только что сделав закупки для сегодняшнего ужина, на заднем сиденье автомобиля у нее Чарли и три пакета с продуктами.
— Мама! — нетерпеливо зовет Чарли.
— Что, милый? — смотрит она на сына в зеркало заднего вида, ни выражением лица, ни голосом не показывая своего огорчения.
— Почему ты не едешь? Почему мы просто сидим здесь?
— Прости... я прослушивала сообщение, — говорит она, заводя машину и медленно подавая назад.
— От Ника?
Сердце Вэлери на миг замирает.
— Да. Это был Ник, — отвечает она, и опрометчивость ее поведения приобретает в голове Вэлери все более отчетливые очертания вместе с пониманием того, что Чарли уже ставит Ника на первое место, даже прежде Джейсона и ее матери, ведь это ему первому Чарли позвонил из школы, когда не смог связаться с ней.
— Что он сказал? Он приедет сегодня вечером?
— Нет, милый, — говорит Вэлери, выезжая с парковки.
— Почему?
— Не знаю, — отвечает Вэлери, мысленно перебирая разные причины.
Возможно, он не сумел найти няню, или его жена вернулась домой на день раньше, или он передумал насчет ее, насчет их. Но при любом объяснении Вэлери с чувством острой печали понимает, что так это и будет, подобные разочарования, сообщения и отмены встреч. Она может притворяться и мечтать о чем только пожелает — собственно, прошлой ночью так и получилось, — но от правды не уйдешь. У них роман, и она — одна из действующих сторон, вместе с Чарли. Ее задачей будет оградить его от страданий, скрывая свое собственное.
— Мама? — окликает ее Чарли, когда она сворачивает куда-то в пригород, выбирая более долгий, но и более живописный путь домой.
— Да, милый?
— Ты любишь Ника?
Сжимая руль, Вэлери судорожно ищет в лихорадочном потоке мыслей верный ответ, любой ответ.
— Он хороший друг. Он наш прекрасный друг, — говорит она. — Кроме того, что чудесный врач.
— Но ты его любишь? — снова спрашивает Чарли, словно точно знает, что происходит. — Ну как если хочешь на ком-то жениться?
— Нет, — лжет Вэлери, стремясь оградить сына, раз уж слишком поздно защищать себя. — Не так, милый.
Чарли отвечает возгласом явного разочарования.
Вэлери откашливается и не без трепета спрашивает:
— А ты как относишься к Нику?
Помолчав, он признается:
— Мне он нравится. Я бы хотел... я бы хотел, чтобы он был моим папой.
К тоске в его голосе примешивается извиняющийся тон, как будто Чарли раскаивается.
Вэлери киваете глубоким вздохом, не представляя, что можно сказать в ответ.
— Это было бы здорово, правда? — наконец произносит она, не зная, отнести себя в разряд хороших матерей или бесспорно плохих, учитывая теперешние ее слова и поведение в целом. Она уверена, что ответ заключен в одной из этих крайностей, а еще больше убеждена в том, что лишь время покажет, где ее место.
ТЕССА: глава тридцать пятая
За полчаса до приезда Кэролайн, только что уложив детей в кровать, я обнаруживаю Ника в гостиной: он крепко спит в штанах от старой хирургической робы. Я вспоминаю годы его практики, как он запросто засыпал повсюду, кроме нашей постели, — на диване, за столом, однажды даже стоя на кухне. Он заваривал себе чай и заснул на полуслове, очнувшись от удара подбородком о стол. Хотя я никогда в жизни не видела столько крови, Ник отказался ехать в больницу, где только что отдежурил тридцатишестичасовую смену. Тогда я уложила его в постель и большую часть ночи держала повязку у него на подбородке.
Сейчас я сижу на краю дивана и минуту слушаю храп Ника, а потом тихонько трясу его за плечо.
— Они тебя вымотали, да? — спрашиваю я, когда он открывает глаза.
Зевнув, Ник отвечает:
— Да. Сегодня утром Фрэнки встал, когда еще шести не было. А твоя дочь... — Он с нежностью качает головой.
— Моя дочь?
— Да, твоя дочь. Она — это что-то.
Мы оба улыбаемся, и Ник продолжает:
— Она совершенно особенная девочка.
— Это еще мягко сказано, — замечаю я.
Ник проводит рукой по волосам со словами:
— В музее она едва не закатила истерику, когда ее яблочные дольки соприкоснулись с кетчупом. И Боже мой... заставить эту девочку надеть носки... Можно подумать, что ты предлагаешь ей смирительную рубашку.
— Это ты мне говоришь?
— А кстати, что она имеет против носков? Я не понимаю.
— Она говорит, что носки для мальчиков, — объясняю я.
— Как странно, — невнятно говорит он, а потом, преувеличенно зевнув, спрашивает: — Ты не очень расстроишься, если мы сегодня останемся дома?
— Ты не хочешь никуда пойти? — говорю я, стараясь не воспринимать отказ как оскорбление, а это трудно, учитывая, что вчера он куда-то ходил, а сегодня планировал отправиться в кино, один или с кем-то.
— Я хочу... Просто я жутко устал.
Я тоже измучена, и голова все еще побаливает, но считаю, что Ник серьезнее отнесется к этому разговору в приятной обстановке или хотя бы не уснет, а это на пятьдесят процентов вероятно, если мы останемся дома. Однако я воздерживаюсь от этого провокационного замечания и делаю акцент на необходимости объясняться с Кэролайн и отказываться от ее услуг в последнюю минуту.
— Тогда дай ей пятьдесят баксов за причиненное неудобство, — говорит Ник, складывая руки на груди. — Я бы заплатил пятьдесят баксов за то, чтобы никуда сегодня не ходить.
Я смотрю на него, гадая, сколько он заплатил бы, чтобы вообще избежать нашего разговора. Он не мигая смотрит мне в глаза.
— Ладно. Остаемся дома, — уступаю я. — Но может, поедим в столовой? Откроем бутылку хорошего вина? Может, принарядимся? — прошу я, снова рассматривая его робу, некогда источник возбуждения, теперь же мрачное напоминание об одном из возможных подозреваемых на нашем ухабистом пути. Если мне, конечно, повезет.
Во взгляде Ника, устремленном на меня, сквозят раздражение и насмешка, и я не могу решить, что обиднее.
— Конечно, — говорит он. — Желаешь, чтобы я надел костюм и галстук? И жилет, возможно?
— У тебя нет жилета.
