Сьюзен Одо - Такие, как есть
Освободившись от ноши, девушка оглядела Пита и гостью.
— Вы, наверное, Мэнди?
Она была маленькая, хрупкая и довольно милая. И очень юная. Именно это вызвало в душе Мэнди ревность и зависть.
— Лучше не ждать, пока он нас познакомит. — Девушка кивнула на Пита. — Меня зовут Эмми.
— Очень приятно.
— Я узнала вас по фотографиям.
— Правда? Разве он не вырезал меня отовсюду?
Эмми рассмеялась, а Мэнди, почувствовав себя старой и немодно одетой, смутилась.
— Пит поит вас чаем? Отлично! Налей мне тоже, милый. Я умираю от жажды.
Пит пошел к плите разогревать чайник, и когда проходил мимо Эмми, она собственнически положила ему руку на спину, приподнялась на цыпочках и поцеловала сзади в шею. Пит упорно смотрел в стену прямо перед собой, а Мэнди отвернулась охваченная приступом ревности.
Мэнди потянулась за своей сумкой и приподнялась.
— Я, пожалуй, пойду.
— Нет, допейте чай! — отозвалась Эмми.
Мэнди села и отхлебнула из чашки остывший чай. Эмми устроилась напротив нее и дружелюбно улыбнулась.
— Отличные новости, да? Я имею в виду Джексона. Вы, наверное, гордитесь своим сыном?
— Еще бы!
— Она очень волнуется, — не оборачиваясь, заметил Пит.
— Волнуетесь? Почему?
— Потому что ее скоро станут называть бабушкой. — Пит поставил на стол две чашки горячего чая.
— А по-моему, это здорово. — Эмми с недоумением смотрела на Мэнди: неужели такая малость может действительна быть для кого-то проблемой? — Взгляните-ка на меня! Я ведь тоже буду кем-то вроде бабушки для вашего внука, а мне всего двадцать девять!
Мэнди еле сдержала злость.
Пит расположился между женщинами.
— Мэнди боится, что все сразу же будут считать ее старой кошелкой.
— Ерунда! — отозвалась Эмми.
Легко говорить, когда твоя попка помещается на половине стула!
Эмми подалась вперед и положила свою маленькую наманикюренную ручку на руку Мэнди.
— Все образуется, когда вы привыкнете к этой мысли, — улыбнулась она. — Мы будем по очереди сидеть с внуком.
— Да, — кивнула Мэнди, передернувшись от такой перспективы.
Дженет закрыла за собой дверь, повесила на вешалку жакет и прислушалась. Откуда-то доносился неясный шум. В квартире кто-то был. Она вдруг испугалась, облизнула пересохшие губы и на цыпочках вошла в спальню,
— Стив?
Он вынимал что-то из нижнего ящика шкафа, сидя на корточках. Рядом на кровати лежал раскрытый чемодан. Услышав голос жены, Стив замер на миг, потом медленно выпрямился.
— Что ты делаешь? — с недоумением глядя на чемодан, спросила Дженет.
Стив не повернулся к жене, только быстро взглянул на ее отражение в зеркале и тут же опустил глаза.
— Я поживу пока у Пола. У него есть лишняя комната, и… — Голос изменил ему. Никогда прежде Дженет не видела мужа таким подавленным и растерянным.
Она не могла отвести испуганного взгляда от чемодана, в который Стив складывал свои вещи. Дженет кашлянула и робко задала вопрос, так долго мучивший ее;
— Ты спал с ней?
Он вздохнул и молча покачал головой.
— Стив?
— Что?
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
Стив переступил с ноги на ногу и обернулся, наконец осмелившись взглянуть жене в глаза. На ресницах у нее дрожали слезы.
— Я так люблю тебя, Джен.
Она кивнула. Стив медленно подступил к жене и осторожно, словно она была из хрупкого китайского фарфора, заключил в объятия. И тут Дженет разрыдалась.
— Я не хотел причинить тебе боль.
Ей незачем было ничего отвечать. То, как она прижалась к его груди, было красноречивее всяких слов.
— Просто мне хотелось с кем-то поговорить. Я не предполагал, что это так дорого мне обойдется, и… — Стив глубоко вздохнул, — Я не хотел все разрушить.
Дженет вытерла слезы и подняла голову.
— Я знаю, — прошептала она, глядя ему в глаза.
— А потом я всю ночь думал о нашем малыше и…
Она приложила ему палец к губам, затем поцеловала в лоб, в нос и в подбородок.
— Даже когда все было совсем плохо, когда нас постигали неудачи одна за другой, в глубине души я знала, что в конце концов все образуется. Так и случилось. — Дженет прижала его ладонь к своему животу. — Вот увидишь, так и будет.
Положив пачку тетрадей на стол, Карен пошла в кухню и достала из холодильника бутылку шардонэ, открытую накануне. Выдался один из тех дней, когда она чувствовала себя не учительницей, а укротительницей диких хищников, которая щелкает кнутом, входя в клетку. Однако дело было не только в гормональных изменениях пубертатного периода. Карен помнила себя и своих подружек в этом возрасте: они были далеко не образцовыми ученицами, но таких безобразий не устраивали.
Школьная дисциплина необратимо подорвана, как ни ханжески это звучит. В стародавние времена учителя били детей. Теперь ситуация изменилась на прямо противоположную, и учителю повезет, если он успеет уклониться от удара!
Карен налила себе полный бокал прохладного вина и, вернувшись в гостиную, заметила белый листок на каминной полке: «Я ушла. Не жди. Люси». Сунув записку под часы, она отхлебнула вина и села на диван. Карен ждала большая кипа тетрадей, но откладывать до бесконечности то, что давно не давало ей покоя, было уже невозможно. Она решила написать отцу письмо с объяснениями.
Целый день Карен мысленно составляла письмо, подбирала слова, которые точнее передали бы то, что она хотела сказать. Ей было необходимо, чтобы отец услышал ее, понял и снова любил, как раньше.
Подобрать нужные слова оказалось невероятно трудно, но вместе с тем просто. Она с детства ощущала себя лесбиянкой. Еще не зная этого, Карен вела себя не так, как другие девочки. Очень долго она убеждала себя, что в один прекрасный день появится мужчина, который изменит ее. Какая наивность! Теперь, по прошествии времени, она понимала, что всегда влюблялась — страстно, самозабвенно — только в девочек. Карен объясняла это тем, что так нетрадиционно проявляется ее сильный, волевой характер, и надеялась со временем перерасти это. Но этого так и не произошло.
В подростковом возрасте, когда ее подружки сходили с ума по Дэвиду Кэссиди, Донни Осмонду и Роду Стюарту, она обклеивала стены своей комнаты фотографиями Сьюзи Кват-ро, Мэри Осмонд и Дебби Хэрри. Теперь это казалось смешным, но, очевидно, такая подборка была неслучайной.
Но любой обман — и прежде всего самообман — не проходит для человека бесследно. У Карен выработалась привычка маскироваться, таиться и притворяться, изображать внешне нормальную жизнь. В конце концов это привело к таким ужасным последствиям.
Непросто было выразить все это в письме так, чтобы изложить суть дела и не обвинить, хотя бы косвенно, отца, хотя именно страх перед ним, перед его гневом и насмешками и вынуждал Карен притворяться.
