Пожалуйста, не уходи (ЛП) - Сальвадор Э.

Тренер Д’Анджело проводит ладонью по лицу, затем сжимает переносицу и хрипло ворчит.

— Надеюсь, ты ничего не сломал, — он грозит мне пальцем. — Это так на тебя не похоже.

— Да, ну, не всегда все идеально, — я пожимаю плечами без тени раскаяния. — Не надо было называть ее простой... вообще как-либо называть. Я не блефовал в прошлый раз и не буду сейчас. И никогда больше.

С его губ срывается вполголоса тирада на итальянском.

— Адам, забери его с собой. Мне нужно удостовериться, что ты ничего не сломал.

— Меня дисквалифицируют? — спрашиваю я.

— Нет, но понадобится пойти допинг-контроль. Ты играл чертовски феноменально. Молю Бога, чтобы ты ничего не сломал, иначе я сам из тебя дерьмо выбью, — он потирает глаза. — Мог бы подождать, пока мы уберемся с этого проклятого кампуса. Черт побери, Дэниел.

Если бы и сломал, к черту последствия.

41

Дэниел

— Gracias, mama¹⁰¹, — я глушу двигатель, откидываясь на подголовник.

В трубке повисает пауза, прежде чем раздается осторожный вздох.

— Tu papa tambien esta muy orgulloso de ti¹⁰².

— Sí, claro¹⁰³, — я закатываю глаза.

— Daniel, — укоризненно произносит она. — Por favor, no¹⁰⁴...

— Прости, я только вернулся домой, устал, и до сих пор не ходил в душ, — я вылезаю из машины, вытаскивая за собой спортивную сумку и рюкзак.

Из ее груди вырывается тяжелый вздох.

— Ладно, передай от меня привет Джози и скажи, что я не забуду в следующий раз принести хлеб.

Я замираю, уже вставив ключ в дверной замок.

— Погоди, что?

— Она написала мне в «Фейсбуке», — я слышу улыбку в ее голосе, и прежнее напряжение тает. — Рассказала, какой хлеб любит больше всего. Я обещала сегодня принести, но из-за гуляющей заразы не хотела рисковать и встречаться с ней.

Это ошарашивает.

— Когда она тебе написала?

— Всего несколько дней назад, — я почти уверен, мама что-то замышляет. — Знаешь... она свободна.

У меня отвисает челюсть.

— Ты об этом спросила? Mama¹⁰⁵, — я качаю головой, чувствуя, как щеки наливаются жаром. — О чем вы вообще говорили?

Она смеется.

— Не скажу. Ты только разозлишься.

Обычно именно так и бывает, поскольку я терпеть не могу, когда она сует нос не в свои дела, но сейчас мне и вправду интересно. Джози что-то сказала обо мне? Хотя бы намекнула? Она заинтересована? Не стоит этого желать, но я не могу отрицать, как сильно ее хочу.

— Не разозлюсь, обещаю, — я стараюсь сохранять голос ровным, но нетерпение все равно пробивается.

Она снова смеется.

— Тебе пора идти. Estoy muy orgullosa de ti. Síguele echando ganas. Te quiero mucho¹⁰⁶.

Ну конечно, она обрывает разговор. В тот единственный раз, когда мне и правда хочется знать.

— Я тоже.

Я отпираю дверь, и взгляд невольно падает на разбитые костяшки. Тренер Д’Анджело настоял, чтобы спортивный врач осмотрел мою руку и убедился, что ничего не сломано. Я твердил, что все в порядке, но он решил перестраховаться.

С Брайсоном, к несчастью, тоже все в порядке. После допинг-контроля я его не видел, но заметил на полу красное пятно. Не знаю, насколько изуродовано его лицо, но, по словам Кая, там все серьезно. Я не должен был терять контроль; большую часть того, что делал, даже не помню.

Я лишь помню мысль: никогда больше не позволю никому причинять Джози боль. Будь то тому, кто не контролирует, что несет, или тому, кто способен хоть чем-то ее задеть. Хотя физически ее рядом не было, я все еще вспоминаю, через что он заставил ее пройти. Вспоминаю Рождество и то, как обреченно она тогда выглядела.

Я пообещал ей, что помогу заполнить пустоту, и пообещал себе, что Джози больше никогда не придется идти по жизни одной.

Меня не дисквалифицировали, но тренер велел прийти завтра перед игрой. Я не знаю, что он собирается предпринять, но уверен, что ничего хорошего.

Телефон в ладони вибрирует, экран вспыхивает от россыпи уведомлений. Сообщения от большинства товарищей по команде и из общего чата с парнями. Я игнорирую их, засовываю телефон в карман и захлопываю за собой дверь, потому что злость во мне еще не улеглась.

Я останавливаюсь в гостиной, оглядываясь по сторонам, но Джози не обнаруживаю. Сегодня пятница, почти десять вечера. Может, она уже спит, но это маловероятно. Обычно Джози бодрствует допоздна, выполняя домашнюю работу или плавая.

Стоит только об этом подумать, как она появляется, с полотенцем, обернутым вокруг тела и мокрым хвостом темных волос.

Я снова чувствую твердую почву под ногами. Вот что со мной делает один ее взгляд.

— Привет, Гарсия, — ее темные глаза теплеют, и в них проступает облегчение.

Раньше я не замечал этого, но после того, как она рассказала о матери, понял, насколько взволнованной Джози выглядит, когда я возвращаюсь домой позже обычного. Знаю, ее это тревожит, пусть и не озвучивает переживания вслух, я ведь чувствую то же самое, когда Джози в воде. Абсурд, учитывая, что она умеет плавать, но ведь случится может все, что угодно.

Поэтому, что облегчить ее переживания, стараюсь писать, когда могу. Я не называю точное время возвращения домой, но даю знать, что уже в пути.

Не знаю, что на меня нашло, но я бросаю вещи на пол, сокращаю расстояние между нами и беру ее лицо в ладони, приникая к ее губам.

Она ахает мне в рот, но не отстраняется. Я слышу глухой шлепок полотенца о пол, когда ее руки обвиваются вокруг моей шеи, а губы раскрываются. Я скольжу языком в ее ждущий рот, целуя жадно и властно.

Я целую ее так яростно, что не оставляю воздуха, и она задыхается, выхватывая толику кислорода. Но все еще меня не отталкивает. Джози позволяет углубить поцелуй, исследовать каждый сантиметр ее рта, переплестись языками.

Поцелуй выходит жаждущим, мокрым и неаккуратным, но ни один из нас не спешит останавливаться. Я не могу насытиться ею, нуждаюсь в большем и знаю, Джози чувствует то же самое, поскольку позволяет пожирать ее губы.

Когда я отстраняюсь, она делает глубокий вдох. Смотрит на меня темными глазами, раскрывая с влажные, распухшие губы.

Я прижимаюсь к ней лбом. Вся накопившаяся во мне ярость в мгновение уходит.

— Привет, Джоз.

Она фыркает, облизывая губы.

— Привет, Гарсия.

Я облизываю свои, желая продолжения, но сдерживаюсь и отступаю, поскольку до меня доходит, что все еще грязный. Я не стал мыться в комплексе, просто не хотел оставаться рядом с парнями.

Наклоняясь, я поднимаю полотенце и снова оборачиваю вокруг нее.

— Спасибо, — ее взгляд прикован к моим губам, все еще пульсирующим и горящим от желания. — Поздравляю с победой, Кэп.

— Повтори-ка, — я ухмыляюсь.

Она приподнимает бровь.

— Повторить что?

— Ты и сама прекрасно знаешь.

Уголок ее губ дергается.

— Если ты намекаешь, что я должна потешить твое эго, то глубоко ошибаешься. Аналитики на телевидении сделали этого предостаточно.

— Но не от них мне нужно это услышать.

Она прыскает и проходит мимо.

— Хорошая игра, Кэп, — говорит она снисходительно и тут же морщится.

— Что? — я подхватываю сумку и следую за ней по лестнице наверх.

— Душевые за шестьдесят миллионов долларов перестали работать?

Бейсбольный комплекс перестроили всего год назад, и, кажется, именно во столько он и обошелся.

Моя улыбка становится шире.

— Не-а, просто уже было поздно, вот я и решил помыться здесь. Разве нельзя?

— Можешь, но какой ценой? — она оглядывается через плечо, поднимаясь по ступенькам, и морщится. — Кажется, меня сейчас вывернет.

— Неужели я и правда так сильно... — я принюхиваюсь к себе. Господи. — Не переживай, я отдраюсь как следует.

— Будь добр. Мне теперь придется обработать весь дом дезинфектором, — говорит она, когда мы оказываемся наверху и замираем посреди коридора, стоя у дверей наших спален.