С тобой навеки (ЛП) - Лиезе Хлоя

— Вот, — Оливер сваливает все рождественские подарки мне в руки. — Найди себе применение.

Будь я на это способен, я бы рассмеялся от иронии. После отъезда Руни я беспрестанно занимал себя. Сначала постоянно рисовал, делая паузы лишь для того, чтобы накормить животных, выпустить пса и бездумно съесть батончик гранолы, чтобы оставаться на ногах. Затем я выматывал себя, делая уборку в шалаше и украшая всё к празднику — что угодно, лишь бы отвлечь себя от постоянных мыслей о ней.

Шагая за Оливером, я складываю коробки подарков под рождественской ёлкой, которую я катартически срубил и обвешал всеми украшениями, которые только сумел найти. Новая мишура украшает перила и дверные проёмы по всему дому. Я даже повесил бл*дскую омелу, чем (какая гадость) мои родители пользуются прямо сейчас.

Омела была плохим решением.

— Тут совершенно другая атмосфера, — говорит Фрэнки, спускаясь по лестнице. Она с головы до пят одета в чёрное, если не считать ободка в виде оленьих рожек с бубенцами.

Рен переоделся в поистине уродливый рождественский свитер из тех запасов, что мы держим здесь — вплоть до мигающего носа Рудольфа. Преодолев последнюю ступеньку следом за Фрэнки, он кладёт ладонь на её спину.

— Помимо рождественских украшений? — спрашивает он. — Что ты имеешь в виду?

Фрэнки окидывает повторным взглядом свитер.

— Вау. Ты не врал. Этот свитер кошмарный.

Рен улыбается и сжимает нос Рудольфа.

— Не так ли?

— Мой хуже! — восклицает Оливер. — Надо его надеть. Где они там?

— Наверху, в шкафу, который в коридоре, — говорю я ему. Он уже поднимается, перескакивая через две ступеньки.

— Хм, — Вигго задумчиво хрустит «бутербродом» из крекеров и сыра. — Может, пора пустить в ход костюм кролика из «Рождественской истории». Он до сих пор здесь?

— Нет! — орёт Зигги. — В нём ты выглядишь сумасшедшим.

Вигго играет бровями.

— В этом и смысл. А ещё он чертовски тёплый, а мне нужна максимальная теплота, пока я здесь. Хотя сейчас вроде и так не холодно. Тут всегда было так тепло с одной лишь древесной печкой?

— Да, — вру я. — Это весьма эффективная система обогрева.

Фрэнки окидывает взглядом фойе, прищурившись.

— Всё ощущается иначе, не так ли? В хорошем смысле. Ты генеральную уборку устроил? — спрашивает она у меня. — Зажёг новую свечку? Клянусь, что-то изменилось.

Я цепляюсь за объяснение того, что она уловила.

— Ээ. Ну. Да. Я немного прибрался. Кое-где освежил слой краски. Позаботился о мелочах. Ну знаете, как обычно.

Тыкая в пол своей тростью, она говорит:

— Эта половица точно раньше скрипела.

— Ага. Это тоже исправил.

Рен улыбается мне.

— Ты тут усердно поработал, да?

Я нервно сглатываю.

— Нее. Ничего масштабного.

— Тут определённо меньше сквозит, — говорит Зигги, перекатываясь на спину и не отрывая взгляда от электронной читалки. — Ты прошёлся герметиком по окнам или типа того?

Всё больше членов семьи теперь озирается по сторонам, осматривая помещение, и я чувствую, как мой контроль над ситуацией ускользает. Будь Руни здесь, она бы знала, что именно сделать, как сменить тему, чтобы это казалось естественным. Но её здесь нет. Я послал ей письмо два дня назад, организовал всё, но не получил ни слова в ответ.

Я потираю грудь. Та боль не унималась с тех пор.

— Глинтвейн подогревается, — объявляет мама, спасая меня. — И я достала Скраббл.

— Ооо, — Зигги вскакивает с пола. — Да! Давай, Олли. Ты и я, до победного.

Оливер стонет, добравшись до нижней ступени и одёргивает свитер. Глянув вниз, он меняет улыбку Гринча с озорной на угрожающую, проведя ладонью по пайеткам и изменяя их направление.

— Обязательно?

— Да, — отвечает Зигги и тащит его за собой.

— Ты просто хочешь уничтожить меня своим абсурдно большим словарным запасом заядлого читателя.

— Конечно, — она усаживается за длинным обеденным столом, рассыпая плашки с буквами. — Но нужно же, чтобы кто-то держал твоё эго под контролем.

Оливер косится в мою сторону, и между нами проносится момент понимания.

— В последнее время моё эго не раз усмиряли, — бормочет он.

Зигги бросает на него непонимающий взгляд.

— Ладно. Я сжалюсь над тобой.

Избежав откровенно инквизиционного допроса по дому, я стою в прихожей, испытывая облегчение и оглядывая пространство, пока люди разбредаются и устраиваются на местах. Рен и Фрэнки садятся на диван перед огнём и ведут какой-то приватный разговор, от которого Рен густо краснеет, а Фрэнки гогочет. Райдер передаёт Уилле бокал глинтвейна и обвивает рукой за талию, целуя её в волосы. Она смотрит на террасу с джакузи, и на её губах играет секретная улыбка. Моя мама смеётся, пока папа шепчет ей на ухо, наклоняясь к ней сзади, пока она нарезает салями на кухне.

И внезапно я остро осознаю, что большинство людей здесь использует этот дом для одной преимущественной цели:

Дохрена секса.

Я стону и тру лицо. Ладно. Я продолжу твердить себе, что дом моего детства — это невинное место, которое собирает нас для целомудренной семейной любви. Не то чтобы я только что потратил месяцы и большую часть наследства, которое я получил, женившись на женщине, которую желал и полюбил, а потом расстался на ужасных условиях, и всё это для того, чтобы эти кобелины имели обновлённые удобства и не вредящие окружающей среде изоляционные материалы в период их сексуальных эскапад.

Боже. Чтоб мне провалиться.

— Аксель, — зовёт мама с кухни.

Я сокращаю расстояние между нами и заставляю себя съесть кусочек сыра.

— Привет, мам.

Она сжимает мою ладонь, крепко стиснув.

— Всё выглядит просто прекрасно. Спасибо.

Эти слова пробуждают такое горько-сладкое чувство. Я благодарен за всё, что мне удалось сделать, чтобы подготовить это место для моей семьи. И я сокрушен тем, что не делю это с Руни.

— Спасибо, что приехали.

— О, боже, — говорит она, улыбаясь и добавляя виноград на большой поднос закусок. — Я очень рада взять перерыв от приёма гостей. Я рада, когда все дома, но приехать и всего лишь приготовить еду — это подарок. Единственный подарок, который мне нужен.

Моё нутро скручивает, когда в голове отдаются слова Руни. «Твои родители полюбят твои работы, потому что они любят тебя».

— Кстати о подарках, — говорю я немножко хрипло. Прочищаю горло.

Мама склоняет голову набок.

— Да.

— Я, эээ… — я почесываю шею сзади. — Я кое-что приготовил для тебя. И папы. В качестве подарка на Рождество.

Мама улыбается.

— Хочешь вручить сейчас?

— Наверное, так лучше, — пока я не растерял храбрость.

— Александр, — зовёт мама через плечо. — Подойдёшь сюда?

Папа прерывает разговор с Вигго и присоединяется к нам, обвивая её за талию.

— Что такое?

Мама улыбается ему.

— У Акселя для нас подарок.

Папа тоже улыбается.

— Вот как?

Моя кожа покрывается холодным потом. Вот бл*дь. Зачем я это сделал?

Улыбка мамы становится шире. Папа целует её в висок и смотрит мне в глаза.

— Ну? — спрашивает он. — Давай взглянем!

***

— Почему мама плачет? — спрашивает Вигго, передавая мне пиво. Я беру и осушаю половину залпом.

— Я подарил ей с папой картину.

Его брови взлетают вверх.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но это подразумевает, что ты разрешил им увидеть картину?

— Да, — натянуто говорю я.

Он улыбается.

— Ты наконец-то сделал это. Молодец.

Я делаю очередной большой глоток пива.

— Я чувствую себя говнюком из-за того, что мне так долго было дискомфортно показывать им свои работы.

— Ты не говнюк. Мы все движемся в своём темпе, — говорит Вигго. — Важно, что ты всё же сделал это, когда смог.

— Наверное, — я смотрю в своё пиво и пребываю в таком бл*дском раздрае эмоций. Тронут и в эйфории от того, что моим родителям понравилась картина. Но меня тошнит от того, что Руни не здесь. Что я не получил никаких новостей.