Дзюнъити Ватанабэ - Свет без тени
– Ну что там? Как? – прощебетала Рицуко. Она склонилась над экраном, почти прижавшись щекой к Наоэ.
Норико бросило в жар. Как ей хотелось выставить вон эту мадам!
Наоэ внимательно рассматривал снимки.
По обеим сторонам от таза белели какие-то странные пятна.
– А это что такое? – испуганно воскликнула Рицуко.
– Крючки. Вы же забыли снять грацию.
– Ой-ой-ой! Так я и говорила – вы все про меня теперь знаете! – Рицуко весело расхохоталась. – Ну как, доктор? Что у меня?
«Чересчур она игрива сегодня, – подумала Норико. – С чего такой тон? Странно. Не произошло ли чего-нибудь вчера?» У Норико мучительно заныло сердце. Она искоса взглянула на Наоэ, но его лицо было, как всегда, холодным.
– Все в полном порядке, – сказал он.
– Правда?
– Лучше не бывает.
– Я так рада! – Словно маленький ребенок, Рицуко шаловливо постучала ладошками по груди и победно огляделась.
– С таким позвоночником, как у вас, жить и жить. – Наоэ не отрываясь всматривался в снимки.
Неожиданно Норико вспомнились большие пакеты, спрятанные в шкафу у него дома.
Глава XVII
Прошло несколько дней.
У Есидзо Исикуры снова поднялась температура. Горло не болело, насморка не было, и жар мог означать только одно: болезнь вступила в последнюю стадию.
Во время утреннего обхода Норико, указав глазами на температурный лист, негромко сказала:
– Снова жар.
Наоэ молча взглянул на листок и, вставая с кровати больного, повернулся к его невестке:
– Что, опять температура?
– Да. Стонал всю ночь. Дежурный врач два раза делал уколы.
Лицо Исикуры пылало, дыхание было неровным, в груди, как при воспалении легких, хрипело и булькало.
– Что, дедушка, тяжело? – ласково спросил Наоэ. – Надо потерпеть.
Исикура еле заметно пошевелился.
– Введи ему метилон и дай кислород, – приказал Наоэ Норико и снова склонился над Исикурой: – Потерпите немножко, сейчас станет полегче.
Действительно, вскоре температура упала, и Исикура задремал. Но облегчение было временным, к вечеру ртутный столбик опять пополз вверх, за отметку «тридцать восемь».
Норико нашла Наоэ в ординаторской – он отдыхал после операции, еще даже не сняв операционный халат. Норико сообщила, что у Исикуры снова жар.
– Понятно. – Наоэ проследил глазами за тающим в воздухе сигаретным дымком. – А дыхание как?
– Учащенное.
Наоэ еле слышно, будто самому себе, прошептал:
– Все… Конец.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Может, протянет еще дня два-три.
– А там как раз Новый год…
– Да, в самом деле… – Наоэ выпустил дым. – Введи-ка ему еще ампулу метилона.
– Кстати…
– Что?
– Нет, ничего.
Норико хотела сказать о вчерашней беседе со старшей сестрой, но раздумала. Не осмелилась. Она молча вышла из ординаторской готовить, как велел Наоэ, инъекцию метилона.
К ночи температура у Исикуры поднялась до сорока, он начал задыхаться.
Дежурил Кобаси. После вечернего обхода, отозвав в сторонку младшего Исикуру, Кобаси сказал, что у отца начался отек легких, положение критическое. Надо сообщить родственникам.
Норико поменялась с Каваай и осталась дежурить.
На рассвете Исикура потерял сознание; ему продолжали делать уколы, поставили капельницу, но в восемь утра он незаметно и тихо испустил дух. Мучился он недолго, минут двадцать-тридцать, а потом будто забылся сном и умер, так и не ощущая своих последних минут.
Наоэ пришел в клинику, как обычно, после десяти. О смерти Исикуры услышал от старшей сестры.
– Я распорядилась вымыть его и отнести в морг. В праздники крематорий будет закрыт, поэтому церемония прощания с усопшим назначена на сегодня. Похороны завтра – кажется, в девять утра.
Наоэ спокойно выслушал Сэкигути, достал историю болезни пациента Есидзо Исикуры, раскрыл ее и в графе «течение болезни» красным фломастером написал: «Умер».
Глава XVIII
31 декабря с утра сыпал снег, а днем потеплело и пошел дождь.
Приема в амбулатории не было, но «скорая помощь» привезла пятерых человек. У троих оказалась простуда, четвертый пострадал в дорожной аварии – сильно ушиб колено, у последнего было небольшое растяжение связок. В общем, ничего серьезного. Их осмотрели, сделали кому надо уколы, назначили лечение и отправили по домам.
Когда в восемь вечера начался вечерний обход, дождь прекратился, небо очистилось, ярко светила луна. Токио оказался в зоне высокого атмосферного давления, воздушные массы с материка принесли похолодание.
Клиника была полупустой: на праздники большинство уехало к семьям, осталось не более одной трети.
В канун Нового года больные собрались в палатах маленькими компаниями, ели новогодние кушанья, соба.[21]
В девять часов вечера Норико пошла гасить свет. Во многих палатах ни души. Темно было и там, где недавно лежал Ёсидзо Исикура. Норико ощутила в груди жутковатый холодок, когда кинула взгляд в приоткрытую дверь этой палаты.
Лунный свет падал на кровать, на которой лежал Исикура. Труп унесли, простыни сняли; на голом матрасе кое-где остались вмятины и разводы.
Торопливо, почти бегом, она прошла мимо, завернула за угол и спустилась на третий этаж, в комнату медсестер. В ординаторской горел свет – значит, Наоэ еще там. И прекрасно: можно спокойно зайти к нему. Тем более что сегодня дежурит туповатая Уно, и, если сказать ей, что доктор нужен по делу, она не усомнится.
Перед дверью Норико в нерешительности остановилась, потом, набравшись храбрости, тихонько постучала.
– Войдите.
Норико с облегчением вздохнула: «Слава богу, голос Наоэ».
Она вошла в ординаторскую и аккуратно прикрыла за собой дверь.
– Я прошла по палатам, выключила свет.
– Хорошо.
Наоэ отложил в сторону книгу, достал из кармана пачку сигарет.
– Хотите чаю?
– Спасибо. Не надо.
На столе перед Наоэ стояла бутыль с сакэ, рядом полупустой стакан.
– Когда проходила мимо палаты, где лежал Исикура, так жутко сделалось, аж мурашки по коже.
Наоэ прикурил сигарету, затянулся и посмотрел на Норико:
– Сядь рядом со мной.
– Что? – Норико не поверила собственным ушам. В клинике она слышала такое впервые.
Наоэ собрал газеты, освобождая место для Норико, которая села только после того, как вымыла пепельницу и вытерла стол.
– Хочешь сакэ? – спросил Наоэ.
– Нет, я ведь на работе…
– Да ладно, сегодня же праздник. Год кончается. Наоэ протянул Норико свой стакан. Норико, едва пригубив, поставила его на стол.
– Завтра едете в Саппоро?
– Да.
– А когда вернетесь?
– Буду там дня два-три.
