Белва Плейн - Благословение
Дженни могла представить их всех за темным полированным столом. Каждый из них сидит перед аккуратно свернутой белой льняной салфеткой. Зимой вид из высоких окон должен быть удручающий: темные вечнозеленые деревья и голые лужайки. У сестры нет детей, значит, у них нет внуков. Это, должно быть, очень болезненный вопрос, особенно для таких людей, как они, гордящихся своей родословной и заботящихся о продолжении рода. И она не смогла удержаться от вопроса:
– Неужели они никогда не спрашивали, никогда не упоминали?..
– Нет. – Она видела, что он был неспособен встретиться с ее взглядом. Еще он добавил: – Я часто удивляюсь, думают ли они об этом, или хотя бы говорят об этом между собой.
– Ты собираешься сказать им сейчас то, что знаешь?
– Я не уверен. Я не могу придумать, как это лучше сделать. А ты?
– Я? Я совсем не могу думать об этом, – с горечью ответила Дженни.
Они оба хранили молчание, пока Питер не сказал:
– Мне так не хочется оставлять тебя одну, но я должен идти.
– Конечно. Пожалуйста, иди. Не надо опаздывать из-за меня.
– Я позвоню тебе. Или, может быть, я снова забегу.
– Не нужно.
– Я знаю, я не должен этого делать, но я забегу. Стакан с водой стоит на столе. Запри дверь, когда я уйду.
Еще одна волна отчаяния и безысходности нахлынула на нее, когда он ушел. Казалось, словно вся радость жизни, надежда, солнечный свет исчезли как не бывало. И никогда она не чувствовала себя такой усталой.
Она собралась спать. Долгое время сон не приходил. Но после того, как гудки машин и шум моторов стали сливаться в один монотонный мерный гул, она начала погружаться в сон. Даже тогда она знала, что это только временное облегчение, и оно было блаженством.
Дженни проспала целый день и всю ночь. На другое утро ее физические силы восстановились настолько, что она смогла быстро встать, одеться, немного поесть и начать трезво оценивать ситуацию. Ничего не случится, если она еще один день не пойдет на работу, решила она. Надежда, очень сомнительная и робкая, поддерживала ее, несмотря ни на что. Возможно, будет более благоразумно подождать дома. Джей может прийти…
Он позвонит в офис, узнает, что она заболела, и тогда…
Она размышляла над этим, когда раздался звонок в дверь. Она пошла открывать.
Ширли скользнула взглядом по Дженни.
– Уже лучше, да?
– Немного. Я спала почти двадцать четыре часа. Наверное, грипп или что-то еще.
– Хорошо. Очень удачно, что твой друг был здесь. Он сказал, что ты очень слаба.
– Да, мне было плохо.
– Ладно. Я загляну к тебе днем. Я, наверное, вернусь домой пораньше. Так что, если что-то тебе понадобится, ты знаешь, где меня найти.
– Большое спасибо, Ширли, но я в порядке. Правда, все хорошо.
Когда Ширли ушла, Дженни налила вторую чашечку кофе и снова села. Многие вещи на крошечной кухоньке лежали не на своих местах. Черный лакированный поднос – на верхней полке, а не внизу. Он смотрелся лучше на верхней полке рядом с черной лакированной коробочкой с китайским чаем. Питер сделал это; он замечал такие вещи. Он был очень дотошным, и ему было свойственно стремление к совершенству; он, кроме всего прочего, родился в доме с высокими белыми колоннами. Дом, где Дженни оказалась нежеланной! И она родила внучку для них! Она опустила голову на руки, и, хотя несколько минут назад она дрожала от холода, сейчас ей стало жарко от прилившей к лицу крови.
И все же Питер был так добр к ней! И Ширли тоже. Они хотели помочь. И она должна быть благодарна. И она была благодарна. Но единственным, кто мог действительно помочь, был Джей.
Утро прошло незаметно.
Днем она вдруг с содроганием вспомнила, что, уйдя в себя, она совершенно забыла о Джордже Кромвелле. Добрый и простодушный старик лежал в своем новом гробу в мерзлой земле. Щеки вспыхнули у нее от чувства вины. Она должна, по крайней мере, послать цветы его вдове. Затем вскоре навестить ее. В своем отчаянии она почти забыла о другой женщине, и сейчас она размышляла, пытаясь сопоставить боль той женщины со своей собственной болью. Но нельзя было и сравнивать, это было несопоставимо.
Я схожу сейчас за цветами, подумала она. Это займет всего несколько минут, и если Джей придет и увидит, что меня нет, то он подождет.
Он не придет.
Когда она открыла дверь на улицу, то с ужасом увидела, что к дому подходит Питер. Это было слишком!
У нее не было никакой необходимости видеть его или вести задушевные разговоры о них самих или о Джилл.
– Итак, ты уже выходишь! – воскликнул он. – Ну, ты выглядишь гораздо лучше, чем вчера. Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, как видишь.
Он пристально взглянул на нее.
– Я не знаю, как насчет «прекрасно», но значительно лучше. Ты куда-то направляешься?
– Только в цветочный магазин на проспекте.
– Не возражаешь, если я пройдусь с тобой?
– Нет. – И она добавила: – Я сказала, что чувствую себя прекрасно, но на самом деле очень устала. Так что извини меня, если я буду не очень разговорчивой.
Он ничего не ответил. В это время дня на улице было мало прохожих, поэтому резкий, быстрый стук каблучков Дженни звучал очень четко и громко, и молчание Питера казалось еще более тяжелым и мрачным. Ее охватило странное чувство, словно она уже долгое время находилась где-то далеко отсюда.
У какой-то витрины рядом с цветочным магазином она остановилась, как бы собираясь с силами, а сама смотрела, как мальчик выкладывал пирамиду из флакончиков с духами «Нюи де Ноэль», «Калеш», «Шалимар». «Шалимар» имели сладкий запах, как розы, сахар и ваниль. Сладкая карамелька, всегда говорил Джей, целуя ее в шею. Отвернувшись от витрины, она ничего не видела сквозь слезы и обязательно столкнулась бы с проходившим мужчиной, если бы Питер не удержал ее за руку.
В цветочном магазине она заказала отправить розы Марте Кромвелл и снова вышла на улицу, ставшую шумной и равнодушной.
Питер нарушил молчание.
– Можно спросить у тебя только одну вещь? Я не хочу надоедать тебе, Дженни, но ты говорила с ним?
133
– Нет.
Он вздрогнул.
– Господи, это моя вина.
– Это все равно бы кончилось таким образом при таких обстоятельствах.
– Джилл, ты ее имеешь в виду. Это все из-за нее, говорит она.
– О, Питер, я ничего не говорю. Ради Бога, не заставляй меня ни о чем думать. Я не хочу ни о чем думать.
– Смешно, именно это сказала о себе вчера Джилл.
– Ты видел ее опять?
– Да, я должен был побывать в Колумбийском университете, я говорил тебе. Так что мы завтракали вместе. Я рассказал ей о тебе, в общем, рассказал ей все. Ты не возражаешь?
– Если и возражала бы, то уже слишком поздно, не так ли? Так что, не возражаю.
