Фиона Уокер - Правила счастья
– Ты назвала меня идиотом, – произнес он с глубоко уязвленным видом.
– А ты назвал меня пухлясиком, – ответствовала она, разместив свой стул на безопасном расстоянии от Джона и усевшись.
– Но ты раньше любила, когда я тебя так называл.
– Нет, раньше я любила тебя и потому терпела, когда ты меня так называл, – уточнила она. Сидя, она обнаружила, что у платья имеется побочный эффект: оно перекрывает циркуляцию крови в нижней части тела и пропускает в легкие не более двух молекул воздуха за один вдох. Встроенный корсет вдавил ребра в легкие, а грудь поднял так, что она могла положить на нее подбородок.
К счастью, эта поза, чреватая для нее наступлением комы, произвела на Джона такое впечатление, что он мгновенно забыл про «идиота» и в полном молчании смотрел несколько секунд на возникшие перед его глазами две сферы – ее грудь.
Джуно получала удовольствие от ощущения собственной власти. С самым скромным видом она потягивала сок. Заставим подлого изменника немного попотеть, подумала она с радостью.
Она взглянула на его часы. Половина десятого. Останусь до десяти, решила Джуно.
– Как я уже сказал, сегодня ты выглядишь великолепно, ягодка, – с нежностью обратился он к ее бюсту.
– Спасибо, – Джуно глазами пожирала орешки.
– Просто великолепно! – последовал многозначительный взгляд. – И ты надела серьги, которые я тебе подарил!
Черт! Как она не сообразила снять их прежде, чем подходить к нему!
– Просто они сочетаются с моими туфлями, – она выставила ногу так, что ударила его по голени. – У меня нет других золотых украшений – ты же знаешь, это не мой стиль.
– Вот как? – он искренне удивился и немного огорчился. – Что ж ты мне раньше не сказала? А те часы, которые я тебе подарил?
– Никогда не надеваю их, – она презрительно сморщила нос.
– А брошка в виде микрофончика?
– Потеряла, – она пожала плечами.
– Вот тебе и на, – его густые брови сошлись на переносице. – Ужасно жаль. А я-то думал, они тебе нравятся. Я так старался, выбирал.
Джуно почувствовала угрызения совести, но промолчала.
Джон опять уже улыбался, самоуверенное выражение вернулось на его загорелое лицо.
– Итак, ты получила мой факс, – он подвинулся к ней поближе. – И более того, ты пришла. Я сомневался, что ты придешь.
– А я сомневалась, что значит подпись «Дж.», – она отодвинулась. – И все же ты был уверен настолько, что заказал столик в ресторане.
– Подумал, подцеплю кого-нибудь здесь, если ты не придешь, – нервно пошутил Джон и сам, как всегда, первый засмеялся своей шутке.
Джуно сохраняла невозмутимый вид и наблюдала за его реакцией.
– Шучу-шучу, – он поспешил сменить тему. – А ты по-прежнему общаешься со своей чумовой компанией?
– Ты же знаешь меня. На что еще я способна? Только бить в барабан и водить дурную компанию.
Он понимающе засмеялся:
– Дир Стрэйтс. «Ромео и Джульетта». 1980 год.
Это была его любимая игра: по одной строчке текста угадать песню и исполнителя, причем к игре допускались песни, написанные не позже 1990 года. Он был асом в этой игре. Джуно однажды здорово повеселилась, устроив ему большой экзамен. Теперь она поняла, как много делала, потакая ему из благодарности – просто за то, что он любил ее, дарил ей чувство безопасности, был настоящим мужчиной и любовником после всех этих лет одиночества и неприкаянности.
– Почему ты послал факс в офис? Почему не отправил «емелю», и лично мне, как всегда?
– Я потерял твой адрес, ягодка, – он сделал круглые глаза. – Я потерял электронные адреса почти всех друзей и знакомых. Мой компьютер глюкнулся в прошлом месяце.
– И ты ему после этого доверяешь?
Он не среагировал на шутку. Он редко реагировал.
– Это был настоящий кошмар. Пропала очень важная работа и моя личная база данных. Поэтому я нашел номер редакционного факса в одном из твоих журналов – они лежат у меня везде.
– Ты что, до сих пор читаешь мою колонку? – Джуно почувствовала невольную нежность к нему.
– Нет, я просто не делал генеральной уборки после твоего ухода, ягодка.
– Прекрати называть меня ягодкой, – кисло сказала она. – Не бери с собой меч, отправляясь по ягоды в лес. – Черт подери, она снова играет в эту игру!
– Джон Леннон. «Пройти сквозь ночь». 1974 год, – мгновенно ответил он и посмотрел на нее с азартом. – Давай еще.
– Почему ты пустил ее в свое сердце, а меня вышвырнул на улицу? Ведь я так любила тебя.
Он тер лоб, уставившись в одну точку от напряжения, он долго думал, потом тряхнул головой и признал свое поражение:
– Ты сделала меня, девочка. Сдаюсь. Может, это «Полиция»?
Она отрицательно покачала головой:
– Это Джуно Гленн. Апрель этого года. Клапам. На его лице промелькнуло выражение раскаяния.
– Мне очень приятно, что журналы, для которых ты писала, остались в доме, – он прижался к ее бедру своим бедром, таким теплым и знакомым. – Словно ты по-прежнему со мной – частичка тебя. Ты знаешь, Дебби ужасная хозяйка. Она вообще не убиралась. Она просто свалила все вещи в одну кучу, и вместо множества маленьких кучек получилась одна большая куча, в которой я ничего не мог найти, представляешь, ягодка.
– Не называй меня «ягодка», – огрызнулась Джуно. Она не могла его больше слушать. Своими жалобами на Дебби он причинял ей нестерпимую боль, хоть это и не входило в его намерения.
Джон погладил своей огромной квадратной ладонью ее по руке, касаясь нежной кожи между подмышкой и локтем. Это было приятно, и Джуно не сразу отвела руку.
– Итак, вы расстались потому, что не смогли договориться, кому вести хозяйство? – Она атаковала его в больное место: он не признавал равенства полов.
– Мы расстались потому, что ей надоело слушать, как я без конца говорю о тебе, – вздохнул он.
– Что-что? – недоверчиво переспросила она, не уверенная, что правильно расслышала его из-за шума в зале.
– Я люблю тебя, Джуно, – неожиданно сказал он. Голубые глаза усиленно моргали: то ли он страдал от конъюнктивита, то ли пытался удержать слезы. – Да, я был влюблен в Дебби, не отрицаю, но я не любил ее. Я никогда не любил ее, теперь это ясно вижу. Я любил тебя, ягодка. Может, я не всегда тебя хотел, но все равно любил тебя и никогда не переставал любить. Хотел перестать, уж поверь мне. Я старался не звонить тебе в полночь. Я ходил кругами вокруг телефона и уговаривал себя не приближаться к нему. Совсем, как ты с холодильником, помнишь? – он опустил голову и с нежностью улыбнулся ей. – Я помню тебя каждой клеткой, люблю тебя и не могу без тебя.
И он поцеловал ее. И Джуно, к своему несмываемому позору, позволила ему это сделать, и он целовал ее долго-долго. Она позволила ему это сделать, потому что хотела вспомнить вкус его поцелуя. Она позволила ему это сделать, потому что хотела снова почувствовать знакомый, большой язык на своих губах. Она позволила ему это сделать, потому что он хотел этого. Она позволила этому восхитительному, проворному, как дельфин, языку танцевать в паре с ее языком, потому что это служило доказательством: Джон – большой, загорелый Джон, которого она больше не хочет, – предпочел ее Дебби. И еще она позволила ему это сделать, потому что знала: хоть озолоти она Джея, он не поцелует ее.
