Вирджиния Эндрюс - Ангел тьмы
— Прошу тебя, Хевен, не смотри на меня так, — смущенно попросил он. — У меня никогда не было таких мозгов, как у тебя, ты просто сама себя убедила, что я такой же умный. Никаких особых талантов у меня нет, а здесь я на своем месте и вполне этим доволен.
— Подожди! — воскликнула я в отчаянии. — Я дам тебе денег! Можешь распорядиться ими, как тебе будет угодно, только выберись из этой ловушки! Оставь отца, пусть он живет как хочет!
— Замолчи, прошу тебя, — зашептал Том, оглядываясь по сторонам. — Отец может случайно тебя услышать, вон он стоит возле кухонной палатки.
Я долго вглядывалась в крепкую фигуру высокого мускулистого мужчины с аккуратно уложенными черными волосами, в белой сорочке свободного покроя, вроде тех, что нравились Трою, и в выцветших джинсах, плотно облегающих его ноги, прежде чем узнала в этом человеке собственного папашу!
Он выглядел чище, свежее и здоровее, чем когда-либо, и совершенно не постарел с тех пор, когда я его в последний раз видела. Сейчас он разговаривал с забавным седым толстяком в красной рубахе, отдавая какие-то распоряжения. Покосившись на Тома, недовольный, что его сын прохлаждается с какой-то девицей, вместо того чтобы кормить зверей, отец скользнул по мне довольно безразличным взглядом мужчины, не интересующегося юными девицами, и, явно не узнав меня, сдержанно кивнул Тому, затем вновь обернулся к человеку в красной рубашке.
— Это нынешний хозяин цирка, мистер Уинден-баррон, — шепотом сообщил мне Том. — Он когда-то работал клоуном в труппе знаменитых братьев Ринглинг. И считает, что у них с отцом есть все шансы расширить дело. Гай Уинденбаррон и сам понимает, что долго не протянет, поэтому хочет оставить тысяч десять долларов жене. Мы с отцом уже скопили семь тысяч, и мистер Уинденбаррон обещал подождать, пока мы наберем всю сумму, чтобы выкупить у него цирк. Он наш настоящий друг.
Лишь теперь я поняла, что Том за минувшие годы завел новых друзей и живет собственными планами и надеждами. Жизнь каждого из нас шла своим чередом.
— Приходи сюда вечером, — сказал Том, словно бы желал, чтобы я поскорее ушла, пока меня не узнал отец. — Посмотришь представление, поглядишь на отца в работе, послушаешь музыку — и тогда, может быть, и ты «заболеешь» цирком, как многие другие.
Я не испытывала к брату ничего, кроме жалости. А что еще можно испытывать к человеку, сознательно разрушающему себя?
Остаток дня я провела в номере мотеля, пытаясь отдохнуть и расслабиться. Похоже было, что мне не удастся переубедить Тома, и все же я хотела попытаться еще раз.
Часов в семь вечера я переоделась в обычное летнее платье и вновь отправилась в цирк. За прошедшие часы там произошли удивительные перемены: медленно вращалось «чертово колесо», украшенное гирляндами лампочек, по всей площадке сверкали разноцветные огоньки, звучала веселая музыка, гуляла нарядная публика, — все это создавало особую, приподнятую атмосферу волшебного праздника. Унылые и обшарпанные днем вагончики и строения теперь выглядели, словно новенькие, радуя глаз яркими золотыми и красными красками. Все новые толпы людей заполняли площадь перед цирковым шатром, и на лицах у них светилась неподдельная радость. Я с интересом разглядывала публику, пришедшую на представление: девушек моего возраста, в коротеньких юбочках, жмущихся к своим парням, растерянных родителей, с трудом удерживающих за руку детей, норовящих вырваться и побегать самостоятельно по территории, где столько необычного, что дух захватывает, пожилых людей, привыкших коротать вечера, сидя в кресле-качалке на веранде.
В свои восемнадцать лет я ни разу не была в цирке. Мое знакомство с ним ограничивалось представлениями, которые показывали по телевизору, но здесь, в непосредственной близости от арены, возникали совершенно иные, новые и сильные, ощущения: шум возбужденной толпы, громкая музыка, запахи животных, сена, пота, опилок и навоза, жареных сосисок и гамбургеров, мороженого и кукурузных хлопьев — все это кружило мне голову, наполняло душу странным возбуждением и восторгом.
Почти голые и вульгарно накрашенные девицы в блестящих купальниках соблазнительно вертели бедрами на небольших помостах, развлекая публику перед началом основного представления. Уродцы с поразительной невозмутимостью демонстрировали всем желающим свои убожества. И глядя на все это, я впервые, кажется, начала понимать, что так потрясло воображение двенадцатилетнего деревенского паренька из горного шахтерского поселка Уиллис и на всю жизнь запечатлелось в его памяти. Только здесь, в цирке, мог забыть он о мрачных угольных шахтах и тускло освещенных прядильных цехах; не думать о самогоне и вездесущих полицейских агентах; отвлечься от тяжких воспоминаний о беспросветном нищенском существовании в ветхих лачугах среди угрюмых гор, обитатели которых знают и помнят все о каждом и никогда ничего не забывают и не прощают. Я почти была готова пожалеть этого наивного и невежественного паренька.
Слава Богу, что отец хоть под старость обрел то, к чему стремился всю жизнь, в его годы уже поздно мечтать о чем-то большем. Но это совершенно не годилось для Тома, весь этот мишурный блеск скоро потускнеет и надоест. Меня, например, он точно не мог соблазнить, не для того я сюда приехала.
Нужно было купить билет, а для этого встать в длиннющую, в один ряд, очередь к человеку на помосте, который зычным голосом расхваливал публике предстоящее на арене цирка представление. Этим человеком был мой отец. Стиснутая очередью, я глядела на него, задрав голову, и видела, по мере продвижения, сперва его черные блестящие сапоги, потом сильные длинные ноги, обтянутые белыми брюками, подчеркивающими его мужские достоинства, — точно в таких же были запечатлены на картинках в школьных учебниках герцоги, генералы и прочие знатные и выдающиеся персоны, тоже, видимо, обожавшие облегающие панталоны. Долгополый ярко-красный пиджак отца был украшен золотыми нашивками на рукавах, эполетами на плечах и двумя рядами золотых пуговиц, а из-под воротничка сорочки выглядывал белоснежный шейный платок. Его красивое лицо не тронули ни следы грехов и пороков, ни время. Ухоженное и гладко выбритое, оно дышало силой и властностью, здоровьем и уверенностью, а его черные глаза сверкали, придавая всему его облику таинственную магнетическую силу. Я заметила, что многие женщины смотрят на отца, как на бога.
Время от времени он снимал с головы черный цилиндр и, величественно взмахнув им, громко восклицал:
— Пять долларов, дамы и господа, всего лишь пять долларов — и вы очутитесь в ином мире! Не упустите свой шанс, он может и не повториться! Вас ждут захватывающие поединки человека и свирепых хищников. Восхитительные красавицы и отчаянные смельчаки исполняют для удовольствия публики головокружительные трюки под куполом цирка! Два доллара пятьдесят центов — цена входного билета для детей до двенадцати лет, малышей на руках можно пронести бесплатно! Спешите видеть неповторимую Леди Годиву — уникальную наездницу, которая на ваших глазах совершит потрясающий прыжок вверх со скачущей лошади! У вас волосы встанут дыбом от этого зрелища, леди и джентльмены, встанут дыбом, смею вас заверить!
