Татьяна Тронина - Мода на невинность
– Молодец, – сказал Глеб, плюхаясь на диван рядом с братом, отчего тот на миг раскрыл сонные глаза. – Мы теперь сироты, знаешь?
– Глеб! – зарыдала в голос Любовь Павловна.
– А что? – сурово возразил тот. – Так оно и есть.
После водки по всему моему организму побежали разноцветные искры. «В этом был глубокий смысл! – озарило вдруг меня. – В том, что Инесса так рано родила детей! Они уже почти выросли, она успела увидеть их взрослыми! Великий и тайный смысл, которого сначала никто не знает, и только потом...»
– Что, Оленька, слышала? – кивнул в сторону окна Валентин Яковлевич. – Тоже жалко человека...
Он как будто извинялся за концерт, устроенный Владимиром Ильичом.
– Налейте мне еще, – дрожащим голосом пробормотала я, придвигая пустую стопку Любови Павловне.
– Да, деточка, только ты не переусердствуй...
– Был бы нашим папкой, – продолжил Глеб тему Владимира Ильича.
– Глеб, Глеб, что за настроение у тебя такое!
– Какое? Я говорю то, что есть.
Они спорили, а меня вдруг от головы до ног пронзил электрический разряд – я вскочила, опрокинув водку на стол.
– Что, что, Оленька? – кинулись они все, кроме Бориса, который спал, и на лицах их явно читался ужас. – Что с тобой?!
Первые секунды я даже не могла говорить, только стояла и дрожала с открытым ртом, до которого не успела донести стакан.
– Я все знаю, – наконец произнесла я.
– Что? – Они сначала ничего не поняли, а потом я видела, как в глазах у Глеба промелькнуло странное выражение.
– Тебе плохо, да? – суетилась Любовь Павловна. – Тебе не надо было пить...
– Все знать нельзя... – тяжело вздохнул Валентин Яковлевич и добавил ни к селу ни к городу: – Многие знания – многие печали.
– Налейте еще. – Как робот, я протянула хозяйке стопку.
– Нет, я решительно не буду...
– Налейте! – с мучительной угрозой потребовала я.
– Налей ей, ба, – попросил Глеб.
Я выпила водки, ощутив в организме новый взрыв радужных искр.
– Я знаю, кто отец Бориса и Глеба, – решительно заявила я. – Инесса мне все рассказала. Мы очень дружили.
– О господи! – прошептала Любовь Павловна, падая обратно на стул.
– Неужто правда? – ошеломленно выдохнул Валентин Яковлевич и потянулся за бутылкой, а его жена едва успела перехватить ее – все это машинально, на каком-то автомате.
– Тебе нельзя больше, – прошептала она. – Оленька, голубушка, ты ничего не путаешь?
– Она мне рассказала. Она мне все рассказала, чтобы спасти меня – ну, вы знаете мою историю, чтобы вывести меня из депрессии...
– Кто? – спросил Борис, и я заметила, что он уже проснулся. – Тетя Оля, скажите – кто он?
Он бессознательно шевелил пальцами, словно наигрывая какую-то бравурную мелодию на фортепьяно.
Я сначала хотела рассказать всю предысторию – с фрейдистскими выкладками, предварительными замечаниями, долгими рассуждениями на тему фатума и неизбежных предначертаний, но по их лицам поняла, что им нужно сейчас одно только имя.
– Николай Александрович Ивашов, – тихо произнесла я, ожидая, что меня могут разорвать в любой момент.
Секунду в комнате царила тишина, а потом все словно с ума посходили.
– Кто-о?
– Ивашов? Старик Ивашов? Или тот, который...
– Оленька, ты ничего не путаешь?
– Старик Ивашов?! Да он сто лет в обед...
– Не может быть!..
– Это самое невероятное, что может быть...
– Нет, это правда! – заорала я, так как мне надо было непременно донести до них истину.
Они вдруг все замолчали разом и стали переглядываться.
– Оленька... – наконец нерешительно начала Любовь Павловна – малиновые кудряшки на ее голове мелко задрожали. – Ты очень славная девочка, и мы все тебя очень любим...
«Не верят! – с ужасом подумала я. – Что же мне теперь делать?»
– Да! – поддержал ее Валентин Яковлевич. – Но в данных обстоятельствах, когда все, безусловно, выбиты из колеи, когда огромное горе...
– Ты уверена в своих словах?
– Абсолютно, – решительно заявила я, но, странное дело, они как будто ждали этого ответа и восприняли его даже с облегчением. – Я же говорю – она сама мне об этом сказала.
Они опять переглянулись, и тут до меня стало доходить, что они считают меня сумасшедшей или по крайней мере временно невменяемой. Хрен редьки не слаще.
– Тебе сама мама об этом сказала? – переспросил Глеб с недоверием, даже – с отвращением. Что, он придумал другого отца?.. – Она никогда никому ничего не рассказывала, и почему вдруг именно тебе... Да, вы очень дружили, последнее время просто не разлей вода были, но все равно...
– Я ж вам объясняю, она потому и сказала, что хотела спасти меня! В наших судьбах было нечто общее... да что ж вам по сто раз повторять! Вы ведь знаете историю с Вадимом Петровичем, который... – Тут страшная слабость напала на меня, и я замолчала, лишенная всяких сил.
– Моя дорогая дочь не призналась даже мне, родной матери, – снова вступила в разговор Любовь Павловна, смущенная и решительная. – На протяжении многих лет она никому не говорила, кто был отцом ее детей, даже когда Глеб подступил к ней однажды...
– Я спросил ее!
– ...да, так вот даже когда Глеб...
– Но почему вы мне не верите?! – Я принялась тихонько плакать.
– Верим, очень даже верим! – вскричал Валентин Яковлевич, с великой жалостью глядя на меня. – Именно так она тебе сказала, что отцом детей был старик Ивашов. Чем невероятней, тем убедительней.
– Ну наконец-то...
– Только сказала она тебе это нарочно.
– Чтобы утешить. Чтобы ты могла избавиться от страхов и депрессии!
– Моя дочь была благороднейшим существом! Ради того, чтобы помочь человеку, она могла пойти на что угодно, она могла придумать что угодно... Ах, как я ее понимаю! Но на самом деле...
– На самом деле она не помнила ничего!
– Ничего!
– Она все придумала – для тебя!
Я открыла рот, потом закрыла. Перед моими глазами встал желтый склеп на старом кладбище.
– Как она сказала? – затеребила меня Любовь Павловна. – Что старик Ивашов был отцом и Глеба, и Бориса? Уже одно то невероятно, что он умер задолго до...
– Он умер через две недели после зачатия Бориса... – пробормотала я, стараясь не глядеть на смуглого, печального Борю, который напряженно о чем-то думал.
– Милая Оленька...
– Да погодите же вы все! – с досадой произнесла я. – Я же не просто так... Есть доказательства!
– Какие доказательства? – вцепился в меня Глеб.
– Письмо! – вспомнила я. – Есть его письмо... старика Ивашова! Он написал его Глебу... о Борисе он, разумеется, еще не знал... чтобы Инесса отдала письмо, когда Глеб вырастет.
Они разом замолчали, а потом загалдели все хором, и из их реплик я поняла, что они требуют это самое письмо.
