Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
Все одно к одному! Куда ни сунься — везде он. И Женя… что же она не звонит-то?!
В коридоре зашлепали шаги. Мать вернула телефон на место и робко заглянула в кухню.
— Наговорилась? — устало произнес Женька.
— Да. Обещал приехать ко мне.
— Ну, это только через мой труп, — заверил он хладнокровно.
Зинаида ничего не ответила, быстро нагнулась, сколупнула с линолеума случайно налипший комок грязи и убралась восвояси.
Женька поднял табурет, привинтил отвалившуюся ножку, перевернул его и сел к столу. Чайник кипел и посвистывал, но ему не хотелось ни есть, ни пить. Он сидел и ждал. Ждал, что Женя угадает его молчаливую мольбу и позвонит. И дождался. Освобожденный Зинаидой аппарат залился трескучим звонком.
Женька пулей вылетел из-за стола и рванул в прихожую. Схватил трубку. Хотел произнести «Пичужка» и не решился. Тихо спросил:
— Жень, ты?
— Это не Женя, — отозвался в ответ веселый голос.
30
Через три дня «Орфей» уехал. Перед самым отъездом Жене позвонил Санек.
— Женечка, как ты?
— Все в порядке, Саня.
— Маме лучше? — в его голосе слышалось искреннее волнение.
— Пока что нет. Но врачи говорят, что должна пройти хотя бы неделя.
— Если хочешь, я могу остаться с тобой, не поехать.
— Что ты! Я со всем справляюсь одна.
— Ну, как знаешь. Мне жаль, что мои прогнозы насчет вас с Жекой не оправдались. Придется вам мириться после поездки.
— Придется. — Женя вздохнула. Поколебалась немного и прибавила. — Ты там… приглядывай за ним.
— В смысле? — не понял Санек.
— Ну, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. Он же без башни, тем более злится на меня невесть за что.
— Ясно, — проговорил Санек. — Постараюсь выполнить твою просьбу.
Женя подумала, что его самоотверженность и преданность достойны восхищения. И еще, что когда она увидела его в первый раз, то никак не ожидала такого рыцарского поведения.
— Спасибо, Санечка, — тепло поблагодарила она.
— Не за что, Женечка, — усмехнулся Санек. — Маме передавай огромный привет. Когда вернусь, обязательно навещу ее.
— Хорошо, передам. Целую тебя.
— И я тебя.
Они расстались. Женя физически ощущала наступившее одиночество. Она представляла себе, как ребята едут в поезде, как веселятся, прикалываясь друг над другом, как ругается Лось, стараясь казаться суровым. Еще она представляла себе Женьку, сидящего где-нибудь в дальнем углу, либо спящего, либо взирающего на происходящее вокруг с отрешенным видом.
Как замечательно было бы оказаться там — вместе со всеми, но ничего не поделаешь, сама виновата. Надо было молчать и дальше насчет Столбового, мать продолжала бы оставаться в счастливом неведении. И все было бы в порядке.
Женя накормила Ксенофонта и поехала в больницу. Она провела там почти весь день до самого вечера. Вернулась домой, выпила чаю и легла спать.
День за днем тянулась неделя. Жене казалось, что время застыло на одной точке. Каждый ее визит в больницу начинался с вопроса лечащему врачу: лучше ли матери? Врач отвечал уклончиво, что пока рано что-либо говорить, нужно подождать и посмотреть. Женя шла в палату, вынимала из сумки и клала в холодильник сок, молочные продукты и фрукты, затем садилась на стул возле кровати, брала мать за руку. Они тихо разговаривали, не касаясь болезненной темы.
Домой Женя возвращалась лишь ночевать. Один раз она съездила в институт и встретила там Григорянца. Тот подозвал ее и мягко проговорил:
— Женя, что вы думаете насчет защиты диплома?
— Ничего, — ответила она.
— Но вы же рассорились с профессором.
— Да, это так.
— Значит, вам надо найти другого руководителя. — Григорянц смотрел на нее испытующе.
— Вы можете взять меня к себе? — спросила Женя.
— Сожалею. У меня все часы заняты.
— Что же тогда делать?
— Идите к Людмиле Ивановне. У нее есть свободное время. Конечно, — Григорянц лукаво улыбнулся, — конечно, она будет руководить вами чисто формально. Вряд ли вы сможете почерпнуть для себя что-то полезное. Но, тем не менее, формальности необходимо соблюсти. Это распоряжение декана.
— Хорошо. — Женя кивнула. — Я поняла.
В тот же день она отыскала Перегудову.
— Я не знаю, что там за история вышла у вас с Николай Николаичем, — сказала та. — И не хочу вникать во все это. Можете приходить ко мне по четвергам, показывать, что сочтете необходимым. Я считаю, что ваша работа готова и не требует никаких дополнений.
— Спасибо, — поблагодарила ее Женя.
Дома она зачеркнула в календаре еще одно число. До приезда ребят оставалось пять дней. Назавтра матери делали анализы, и все утро у Жени оказалось свободным. Она подумала и решила съездить — навестить Зинаиду.
Та долго не открывала на звонок. Так долго, что Женя решила, что ее нет дома. Она уже хотела спускаться вниз, как неожиданно за дверью послышались шаги. Щелкнул замок. В нос шибанул позабытый уже запах хлорки.
— Это ты? — Зинаида стояла на пороге и улыбалась. Ее жидкие, бесцветные волосы, всегда собранные на затылке, сейчас были распущены, и в них пестрела кокетливая заколка в виде бабочки. На губах алела помада.
— Я, — сказала Женя, с удивлением отмечая перемены в Зинаидином облике. — Вот, пришла вас проведать. Женька ведь уехал.
— Уехал, — подтвердила Зинаида. — Ты заходи. Только сразу переобувайся, а то я недавно убирала.
Женя кивнула, сняла уличные туфли и остановилась посреди прихожей, не зная, куда идти. Поколебавшись, она двинулась в кухню, но Зинаида остановила ее, схватив за рукав.
— Там тоже вымыто. Идем лучше ко мне.
Ее комната оказалась еще меньше Женькиной. В ней стояла старомодная кровать с металлическими шишечками, очень пышная, покрытая каким-то чересчур цветастым, цыганского пошиба, покрывалом. В углу приткнулась немецкая швейная машинка. Почти всю стену напротив двери занимал гигантский шифоньер с большим количеством створок. Женя глянула на другую стену и невольно вздрогнула: там, прямо по центру, висела застекленная фотография в добротной, полированной рамке. Со снимка на нее смотрел Женька. Непривычно веселый, даже игривый. В следующий момент она поняла, что это вовсе не Женька, а Столбовой в молодости. Именно про эту фотографию, видимо, говорил ей Женька тогда, в сквере. Сходство было таким невероятным, что Женя даже зажмурилась. Потом осторожно открыла глаза.
Зинаида наблюдала за ней, цепко перехватив направление ее взгляда.
— Нравится? — в ее голосе отчетливо слышались восхищение и гордость, граничащие с благоговением.
