Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
29
Анна Анатольевна бережно закрыла крышку рояля, спрятала в шкаф ноты и, погасив свет в зале, вышла в коридор. Сегодня она уходила с репетиции последней — нужно было выучить сложный аккомпанемент к грядущим гастролям. Конечно, можно было позаниматься и дома, но там соседи снизу сразу начнут стучать по батарее — у них хроническая непереносимость классической музыки.
Анна Анатольевна прошла в гардероб, сменила лаковые «лодочки» на полусапожки, надела пальто и глянула на часы. Без четверти девять. Да, засиделась она за Рахманиновым и Гречаниновым, не заметила, как пролетело время. Гардеробщица, маленькая и сморщенная старушка, кивнула ей, стараясь подавить зевоту.
— До свиданья, Марья Тимофеевна, — попрощалась с ней Анна Анатольевна.
— Всего доброго.
Она вышла на улицу и едва не налетела на темную фигуру, стоящую у самой двери.
— Жень, ты?
— Я.
— Тьфу, напугал до смерти! — в сердцах проговорила Анна Анатольевна. — Притаился, все равно, как маньяк какой. Чего домой не идешь?
— Вас жду.
— Да чего ж меня ждать? Ехал бы себе. У тебя ведь ключ.
— Неохота. Что я там буду делать, один в квартире? — Женька протянул руку и забрал у нее сумку с продуктами, купленными еще днем.
— К матери бы зашел. Ей поговорить не с кем, совсем забросил ее.
— Перебьется, — угрюмо бросил Женька.
Они, не торопясь, направились к остановке. Анна Анатольевна искоса поглядывала на его лицо, на котором застыло выражение злости и растерянности.
— Чудак человек! Ну чего ты добиваешься, скажи на милость? Тебе с девушкой гулять нужно, а не со старухой.
— Вы не старуха.
Она улыбнулась.
— Старуха, кто ж еще.
Какое-то время они оба молчали. Потом Анна Анатольевна проговорила другим, осторожным и мягким тоном:
— Женя на репетицию не пришла. И в прошлый раз ее тоже не было. Что с ней, не знаешь?
— Нет.
— А должен бы знать, — произнесла она недовольно. — Должен бы. Может, какая беда?
— Никакой беды. Прогуливает и все дела. Готовит свои проекты или в библиотеке торчит.
— Вот бы тебе когда-нибудь там поторчать, — вздохнула Анна Анатольевна.
— Очень надо.
— Знаю. Тебе ничего не надо в отличие от всех нормальных людей. Была бы я на месте Жени, я бы давно поставила на тебе крест.
— Она и так его поставила.
По Женькиному тону Анна Анатольевна поняла, что это не просто треп. Видимо, что-то произошло за эти дни. Что-то такое, о чем он ей не рассказал. Она настороженно глянула на него.
— Ты… ты говорил с ней?
— Нет. Она сама.
— Что сама?
— Сама. Подходила на позапрошлой репетиции.
— И что? — с надеждой спросила Анна Анатольевна.
— Да ничего. — Женька уставился себе под ноги.
— Как ничего? Такого быть не может. Не морочь мне голову, пожалуйста. Ты извинился перед ней?
— С чего это я должен извиняться?
— Опять двадцать пять! — Анна Анатольевна с досадой хлопнула в ладоши и остановилась. — Нет, тебя вправду нужно лечить. В больницу положить, как твою мать. Может есть какие лекарства, которые помогают в таких случаях?
— Нет никаких лекарств. Пошли, а то пропустите свой фильм. — Женька нетерпеливо потянул ее за рукав.
— Нет, ты подожди, — уперлась она. — Давай, выкладывай, как все было! Снова ей нахамил, да?
— Нет! Просто сказал, что подумаю.
— Подумаешь?! Да над чем тут думать, солнце мое?
— Есть над чем. Я еще окончательно ничего не решил. Может, я и не смогу, если она будет… с ним.
— Господи, какая тебе разница? Это ведь ее дело, ее учеба, она на это силы тратила в течение пяти лет. Пусть себе защищает диплом под руководством твоего отца — это же не означает, что она с ним будет спать!
— Вообще-то, она сказала, что не станет больше с ним заниматься, — неожиданно проговорил Женька. Помолчал секунду и прибавил: — Если я правильно понял.
Анна Анатольевна смотрела на него, раскрывши рот.
— Ты… издеваешься надо мной? Да?
— Нет. Я просто не верю ей. Не может быть, чтобы она так сразу отказалась.
— Болван ты! Еще как может быть! — Анна Анатольевна резко развернулась и засеменила вперед, в темень.
Женька постоял, потом двинулся следом за ней. Она шла, не глядя на него больше, всем своим видов выражая высшую степень осуждения. Они доковыляли до остановки, сели в автобус.
— Я не знаю, что с тобой делать, — устало проговорила Анна Анатольевна. — Любому терпению рано или поздно приходит конец. Помяни мое слово, когда ты, наконец, соберешься что-либо предпринять, будет поздно. Столько раз обижать человека нельзя — последствия получатся самыми печальными.
— Я ее не обижал.
— Еще как обижал. Сам говоришь, что Женя поставила на тебе крест. Значит, прекрасно понимаешь, что натворил.
— Я вовсе не поэтому так говорил.
— А почему?
— Потому, что она общается с Крашевниковым.
— Женя? С Крашевниковым? Не говори глупости. Я не видела, чтобы они были вместе.
— Зато я видел.
Автобус остановился у метро. Анна Анатольевна и Женька присоединились к толпе, которая текла в подземный переход.
Пожилая концертмейстерша молчала, погруженная в свои мысли. Странная молодежь пошла нынче. Вроде бы все такие продвинутые, современные, зубастые, знают свои права, и палец им в рот не клади. И в то же время какие-то они все инфантильные. Сущие дети. А ведь лет обоим Женям не так уж и мало. Сама Анна Анатольевна в девятнадцать окончила музыкальное училище и уехала по распределению в крошечный волжский городишко. Преподавала в клубе, театр организовала, они там целые оперы ставили. Никто ей не помогал, все сама: и педагог, и настройщик, и режиссер в одном лице. А потом влюбилась в парня, тот в клубе осветителем работал. Поженились, жили душа в душу, хотя и разные были: он деревенский, она городская, да еще столичная штучка. Разборками заниматься просто-напросто времени не было, каждый работал по десять часов в сутки. Пятнадцать лет, как один день промелькнули, а потом умер ее Боря. Сгорел от рака, не помогла ни операция, ни заграничные лекарства, на которые ухлопали все сбережения. И осталась Аня одна — ребеночек у них отчего-то не получился. Вернулась в Москву, в мамину квартирку, устроилась на работу. Так больше и не встретила никого, кто бы стал ей дорог, как Боря. Растила соседкиного сына, как своего собственного, а вырастила не пойми кого. Разве у них с Борей так было — чтобы не верить друг другу, ревновать попусту, подозревать Бог знает в чем? Да они каждой минуте радовались, что были вместе, сообща откладывали жалкие свои копейки, покупали друг другу трогательные подарки — то, что завозили в их сельпо…
