Мариус Габриэль - Маска времени
В трубке установилась зловещая тишина.
– Сколько времени ты собираешься провести у постели матери?
– Столько, сколько будет нужно.
– Но пребывание в коме длится целые месяцы, иногда годы.
– Знаю, – спокойно согласилась Анна.
– Ты хочешь сказать мне, что отказываешься от самой «горячей» истории в своей журналистской карьере, чтобы ухаживать за матерью, находящейся в коме?
Только сейчас Анна вспомнила, что все издания Маккензи дают доход около двух с половиной миллионов долларов и что это для него поважнее матери, отца, братьев и сестер, вместе взятых.
– Дрю, я уже сказала, что не могу бросить мать.
– Несмотря ни на что?
– Несмотря ни на что.
– Но тебе никогда уже не подвернется подобный материал. – Не получив ответа, он продолжал стальным голосом: – Келли, ты подводишь меня, а я не прощаю этого.
– Прости, – все, что она смогла ему ответить.
– Может быть, он согласится поговорить с тобой хотя бы по телефону? Нам Левек сказал «нет», но вдруг он переменит свое решение.
– Дрю, – резко ответила Анна, – мне сейчас не до этого. Ни по телефону, ни каким другим способом.
– Сейчас ты не получаешь никакого жалованья, верно?
– Да, никакого.
В трубке замолчали, и Анна слышала только тяжелое дыхание собеседника, напоминающее дыхание быка перед атакой. Наконец Дрю с трудом произнес:
– О'кей, я уважаю твои чувства. – Но ненависть в его голосе была неподдельной. – Перезвоню дня через два. – И он резко бросил трубку.
Анна еще долго стояла, скрестив руки на груди и чувствуя, как ненависть шефа проникает во все поры ее тела. Дрю знал, как можно задеть человека. Неужели она действительно упустила самый важный материал в своей журналистской карьере? Может быть, ей уже никогда не удастся сломать такого человека, как Левек? Дрю действительно мог лишить ее журналистского заработка в качестве наказания. Это было очень на него похоже. Анна годами могла теперь сидеть на одном месте, видя, как горячий материал проходит мимо нее. А сознание этого было для нее страшнее, чем мысль об аде. Но неожиданно она увидела все в ином свете. Да черт с ними, с этими Дрю и Левеком. Мать все равно выше всего. В конце концов, она приняла решение, а остальное – не важно. С этим и надо жить.
Вдруг что-то неожиданно привлекло взгляд Анны. Она не раз это видела, но только сейчас обратила внимание. Предмет стоял на полке и, как все остальное в квартире, тоже пострадал от разгрома. Безвкусная русская матрешка, обычный сувенир из России, так не сочеталась со всем остальным в квартире.
Анна подошла к полке и взяла деревянную куклу. Открутив ее, заглянула внутрь. Там оказалась кукла поменьше, в ней еще одна, потом еще и еще.
Анна открыла их все и выставила в ряд перед собой на столе – маленькие русские краснощекие бабы с наглыми черными глазами. Красные деревянные рты загадочно улыбались Анне. А самая маленькая была раскрашена под спеленутого младенца.
Видно, мама привезла это из России. Неужели она похожа на эту игрушку – женщина с двумя, а может быть, и несколькими «я». И даже дочь не знала этого?
Анна вновь вспомнила о Филиппе Уэстуорде. Он сказал, что с Кейт у них какие-то общие интересы. Филипп показался Анне одним из самых могущественных и значительных людей, которых она когда-либо встречала в жизни. Если он встречался с матерью когда-то в прошлом, то, без сомнения, Кейт тоже почувствовала бы магнетизм его личности. Неужели именно Уэстуорд встал между Кемпбеллом и матерью Анны? Во всяком случае, какое-то напряжение чувствовалось между двумя мужчинами еще вчера вечером. Этого вполне достаточно для всякого рода подозрений.
С этими мыслями Анна поставила матрешку на место и отправилась в больницу.
Анна вскрыла упаковку и достала переносной магнитофон, купленный утром. Она приобрела также и дюжину долгоиграющих кассет, в основном с музыкой, которая нравилась Кейт. Магнитофон был снабжен хорошими динамиками. Анна сразу же вставила две кассеты с записью «Волшебной флейты», чтобы мама могла прослушать оперу целиком и без остановки. Она распорядилась, чтобы музыка постоянно звучала в палате. Во всяком случае, ее звуки хотя бы заглушат шумы работающих приборов.
Музыка буквально взорвала тишину. Анна сидела у постели матери, держа ее ладони в своих, пытаясь уловить любое непроизвольное движение на окаменевшем лице в ответ на божественные звуки Моцарта. Раз или два ей показалось, что на губах Кейт появлялось подобие улыбки, и сердце Анны забилось сильнее. Она сидела и спокойно, мягко говорила, обращаясь к матери.
Примерно через час дверь открылась, и на пороге появился Кемпбелл Бринкман. Он устало поздоровался с Анной, а на Кейт даже не взглянул. Присесть Кемпбелл тоже не захотел.
– Что ты делаешь?
– Ее любимая опера. Я подумала, что это поможет вернуть ее к жизни.
Кемпбелл ничего не сказал, но выражение лица у него было совершенно безразличное.
– Адвокаты Кейт хотят срочно поговорить с тобой. Они предлагают тебе стать управляющей делами матери. Что означает полную недееспособность больной.
Анна медленно встала и вплотную подошла к Кемпбеллу.
– К чему такая спешка? И почему все это надо говорить в ее присутствии? – спокойно, но с гневом произнесла дочь.
– Ее здесь нет.
– Она здесь, Кемпбелл.
В ответ он начал усиленно протирать глаза:
– Тебе сейчас же следует вступить в управление делами. Скопились счета, которые необходимо оплатить, решения, которые следует принять. Даже пребывание Кейт в госпитале нуждается в окончательном оформлении.
Затем Кемпбелл вынул из бумажника визитку и передал Анне:
– Адрес адвокатов твоей матери в Денвере. Пожалуйста, позвони им как можно скорее.
– Хорошо.
– Да, и еще. Страховой агент Кейт сейчас в Вейле. У тебя есть время встретиться с ним?
– Есть. К четырем я вернусь домой.
– Я передам ему.
Сейчас Кемпбелл выглядел еще хуже, чем накануне: под глазами появились огромные черные круги. Он явно не мог найти в себе силы, чтобы взглянуть на больную в постели. Очевидно, что приход сюда был для Кемпбелла не из приятных.
– Я все время следила за ее лицом, – вновь начала Анна. – И уверена, что заметила улыбку.
– Это нервный тик. Время от времени такое иногда случается.
– Она не мертвая, – твердо сказала дочь. – Не мертвая. И ей станет лучше.
– Не станет! Не станет! – вдруг выпалил Кемпбелл. Дыхание его прерывалось, в глазах появились слезы. – Я любил ее. Любил ее так сильно.
Анна пристально посмотрела на Кемпбелла. Неужели догадки Джоргенсена имеют основания? Неужели этот человек мог сделать подобное? Ведь он действительно человек сильных страстей и совершенно не владеет собой:
