Барбара Брэдфорд - Помни
— И ты пожертвовал ради этого нашей совместной жизнью, — мягко проговорила Ники, глядя на него в упор.
— Пришлось пожертвовать — ради своей страны, ради своих убеждений, — ответил Чарльз, и взгляд его смягчился, а на лице появилось сожаление.
Ники молчала.
— Если тебя это утешит, — деликатно сказал, Чарльз, — я очень любил тебя. — Он хотел добавить, что все еще любит ее, но не осмелился; в любом случае, это было бы неуместно.
— Ты причинил мне много боли, Чарльз, — медленно проговорила Ники.
— Знаю. Ты сможешь простить меня?
— Раз уж дело так обернулось, думаю, что смогу. Уже смогла. — Она пристально посмотрела на него. — Твоя мать была опустошена так же, как я.
— Да…
— Теперь ей намного лучше. Она помолвлена с Филипом Ролингсом.
— Знаю, читал объявление в «Таймс». Он давно хотел жениться на ней. Должно быть, он очень счастлив.
— Они оба счастливы.
— Я хотел бы кое-что спросить у тебя, Ники. Как ты узнала, что я жив? И как тебе удалось получить мою фотографию, то есть фотографию меня теперешнего?
— Счастливое совпадение, — ответила Ники и стала рассказывать.
Когда она закончила, Чарльз покачал головой.
— А я и не знал, что на меня смотрит эта треклятая телекамера. Мы ужинали с приятелем в ресторанчике рядом с площадью, где проходил митинг, и вдруг услышали шум, стрельбу. Выскочили на улицу посмотреть, что происходит. Я, конечно, заметил телекамеру. Мне надо было послушаться внутреннего голоса и сразу убираться оттуда подобру-поздорову. Обычно я более осторожен.
Ники кивнула.
— Ты изменил внешность, отпустил усы, перекрасил волосы. Но ты не смог изменить глаза, они такие же зеленые, — заметила она.
— Обычно я ношу коричневые контактные линзы, — признался Чарльз. — Но не думаю, что мне стоило их использовать для встречи с тобой. Однако мы отвлеклись. Скажи мне, что привело тебя в Афины?
— После того как я провела выходные в Пулленбруке две недели назад, я решила поехать в Рим, где был снят репортаж. Я надеялась, что смогу отыскать подсказку, которая привела бы меня к тебе. По странному стечению обстоятельств, секретарша шефа нашего корпункта узнала тебя на фотографии. Она видела тебя в афинском аэропорту.
— Ах да, наверняка это та прелестная американка, которой я помог с багажом.
— Ты угадал.
— Значит, из Рима ты поехала в Афины, — повторил Чарльз. — И стала расспрашивать обо мне во всех больших гостиницах.
— Ты был там, не так ли? То есть я хочу сказать, что ты был там не просто проездом.
— Не просто. Если честно, я провел в Афинах два дня.
— Ты остановился в Вульягмени, так? — спросила Ники, откидываясь на спинку кресла и снова пытливо глядя на Чарльза.
— Нет. Но я был там некоторое время на встрече со связным. Я присутствовал на нескольких официальных завтраках и одном ужине. Но жил на конспиративной квартире в городе.
— И это тоже конспиративная квартира?
— Да.
— Ты не живешь здесь, правда?
Чарльз покачал головой.
— Ты случайно узнал, что я в Мадриде, или заранее знал, что я приеду?
— Заранее. Мне стало известно, что ты в Афинах, как только ты начала расспрашивать обо мне, и, конечно же, я знал, что ты полетела в Мадрид. Я, так сказать, все время опережал тебя на один ход.
— Тебя предупредил кто-то из служащих «Гранд Бретани». Кто? Коста? Аристотель? Или господин Зулакис из Вульягмени?
— Не могу тебе ответить. Кстати, с чего ты вдруг решила приехать сюда? Кто подсказал тебе, где я?
— Никто мне ничего не подсказывал, Чарльз. Я и не ведала, что ты здесь. Я только хотела повидать твоего испанского партнера. Надеялась, что дон Педро согласится со мной: на фотографии действительно ты.
— Но ты же говоришь, что моя родная мать не поверила, что это я! — воскликнул Чарльз. — Разве тебе этого было не достаточно?
— Нет. В глубине души я чувствовала, что ты жив.
— Да, это всегда было твоей сильной стороной. Но меня интересует другое — когда ты решила, что я жив, как ты себе объяснила причину, по которой я мог бы пожелать исчезнуть без следа?
— Если честно, я не была уверена. После твоего так называемого самоубийства в Англии не разразилось никакого скандала, так что я знала, что ты не замешан ни в какой финансовой афере. Поэтому я подумала, что дело, наверное, в незаконной сделке и что ты решил исчезнуть, чтобы начать новую жизнь.
— И в какой же незаконной сделке я мог, по твоему мнению, быть замешан? — спросил Чарльз, удивленно сомкнув брови.
— Торговля оружием или наркотиками, — сказала Ники вполголоса.
— Господи, невысокого же мнения ты была обо мне!
— А что, что мне оставалось думать?
Чарльз поднялся, подошел к окну, походил взад и вперед по комнате, потом вернулся к своему креслу. Немного погодя он сказал:
— Меня очень тревожит, что кто-то, как ты говоришь, следил за тобой в Мадриде. Ты в этом уверена?
Ники пожала плечами.
— Не совсем.
— С чего ты взяла, что за тобой хвост?
— Возле меня все крутился один тип, пока я разговаривала с портье вчера утром. А потом я налетела на него в торговых рядах. Ближе к вечеру, когда я вышла из музея Прадо, он снова попался мне на глаза. И когда он на мгновение отвлекся, я проскользнула мимо незамеченной.
— Ясно. Ты можешь его описать?
— Конечно. Он определенно испанец, в этом я уверена. Среднего роста. Хорошо одет, черные волосы зачесаны назад. Ему лет сорок или около того, не выпускает изо рта черную сигару.
— Почему ты думаешь, что он испанец?
— Просто похож. Еще он разговаривал по-испански с портье — я слышала, когда отходила от стойки.
— Быть может он постоялец?
— Не знаю.
— Может, он не следит за тобой. Может, он просто охочий до хорошеньких блондинок, — заметил Чарльз. — Хотел тебя подцепить. Что тут особенного?
— Ты боишься, что я могла навести его на тебя?
— Нет, я уверен, что ты этого не хотела.
— Это еще не все. Прошлым вечером раздался телефонный звонок, но, когда я сняла трубку, никто не ответил. Я связалась с телефонистом и выяснила, что мне действительно звонили. Кто-то меня спрашивал.
Чарльз кивнул.
— Это был я.
— Но почему ты промолчал?
— Я хотел договориться о встрече еще вчера вечером, но потом передумал. Побоялся, что спугну тебя, и решил подождать до утра.
— Ты живешь в Мадриде?
— Нет.
— Где же тогда?
— Везде и нигде. Я, как бы это сказать, перекати-поле. В одном месте подолгу не задерживаюсь.
— По соображениям конспирации?
