Белва Плейн - Карусель
Горячая кружка приятно согрела ладони, но холод не исчез. Это был холод страха. И Салли абсолютно честно призналась себе, что боится она не за себя, хотя и это присутствует, нет, в основном она терзается из-за детей и Дэна, из-за своих родителей, которые до сих пор живут представлением о ее ничем не замутненном счастье. «Если бы я страдала одна, я бы выдержала, как противостоит раку, который рано или поздно убьет его, Клайв».
Услышав звук подъехавшего автомобиля, она решила, что это Дэн. Он должен был вернуться с работы пораньше, чтобы забрать из гостей няню с детьми. Она и так осложняла его рабочие дни и знала, что, если б мог, он бы сидел дома и следил за ней. Этим утром он категорически запретил ей выходить из дома, и Салли гадала: то ли она выглядела совсем уж больной, то ли он заметил произошедшую в ней перемену, внутренний настрой рассказать правду.
Взгляд упал на календарь. Памятный день: ровно год назад доктор Лайл сказала ей, что ее дочь подверглась сексуальным домогательствам, а еще это был день рождения чудовища. Тогда тоже дул пронзительный ветер, от которого они отгородились плотными красными шторами. Кто-то обратил внимание на карусель, подобная которой свела их с Дэном. На Салли нахлынули воспоминания.
Но этот день, слава Богу, был теперь памятен и по другой причине: Тина наконец-то достигла реального, настоящего улучшения. До конца было еще далеко, но направление было ясным и безошибочным.
Семейство уже ворвалось в кухню. Няня тут же подняла большие пальцы, давая понять, что Тина вела себя на дне рождения хорошо. Девочки поставили на стол свои пакеты с маленькими шоколадками, пластмассовыми куколками, резиновыми мячиками и другими мелочами. Салли принялась их раздевать.
— Я сказала Дженнифер, что моя сестра лучше, чем ее! — объявила Тина.
— Почему ты так решила? — поинтересовалась Салли.
— Потому что моя сестра больше и знает больше слов. А ее сестра глупая.
— Глупая, — повторила Сюзанна. — Глупая, глупая, глупая.
— Вот видите! — засмеялась Тина.
Тина засмеялась! За это было не жалко никакого золота. Золота, бриллиантов и жемчуга. Снова звенел давно забытый Тинин смех, надувались щечки, сияли озорством глаза.
И Салли обняла своих девочек, тиская, раскачивая их и смеясь вместе с ними.
Дэн смотрел на них, и на его лице было такое выражение, что сердце разрывалось.
Почти каждый вечер, невзирая ни на какую усталость, они возвращались к одной и той же теме: говорили об Аманде, обсуждали, как она могла жить все эти годы с таким грузом, почему ничего никому не рассказала и каким образом никто ничего не заметил.
— Да, — сказал как-то Дэн, — когда она уехала, прислуга, вспоминая о ней, называла ее трудным ребенком, но никто особо не задумывался. А я постепенно смирился с тем, что она уехала. Оливер объяснил мне тогда, что мальчики не плачут, и я не плакал, а потом жизнь вошла в свою колею. «Боярышник» стал моим домом.
— И тебе не казалось странным, что она больше к вам не приезжала?
— Ну, родственники в Калифорнии были очень милые люди, а я каждое лето навещал ее. Оливер говорил, что не надо ни к чему ее принуждать, не хочет приезжать — значит, не хочет.
Салли находила некое утешение в мыслях об Аманде и сожалела, что не знала ее раньше.
— Она такая отважная женщина и, подозреваю, любящая. Вспомни, как она отозвала свои требования и извинилась, что вообще это затеяла.
Дэн согласился.
— Давай пригласим ее погостить у нас, и подольше, как только потеплеет. Мне бы этого хотелось. Можем хоть сейчас позвонить ей и спросить.
— Нет, подожди, — остановила его Салли. — Мы не знаем, что будет в ближайший месяц-два.
— Ты опять за свое, Салли? Я не желаю этого слышать!
— Тебе придется слушать это, Дэн. Я больше так не могу.
Они находились в своей спальне. Салли лежала на диванчике, стоявшем в изножье кровати, и Дэн сел рядом с ней.
— Послушай меня, — со всей серьезностью начал он, — и скажи правду. Ты волнуешься потому, что Йен знает? Да?
— Нет, я доверяю Йену. Он не причинит вреда ни детям, ни мне. Дело совсем не в нем. Дело во мне.
— Салли! Это же был несчастный случай! — воскликнул Дэн. — Ты понапрасну истязаешь себя, — упрекнул он жену. — Можешь ты убрать это в дальний угол своего мозга и запереть этот угол на ключ?
— Если бы ты был адвокатом, ты бы так не говорил.
— Тогда я рад, что я не адвокат.
— Но все мы живем в правовом государстве.
— Прошу, без нравоучений.
— Я и не собиралась тебя поучать. Может, это прозвучит высокопарно, но есть такая вещь, как совесть, и моя терзает меня день и ночь. День и ночь, Дэн!
— Он заслужил смерть.
— Я знаю, но не от моих рук.
— От твоих рук. — Он наклонился и поцеловал их. — Салли, ты убьешь меня и наших девочек. Умоляю тебя, не делай этого с нами. И какая тебе будет польза, если ты пройдешь через следствие и суд и, упаси Бог, попадешь в тюрьму? Что это докажет?
— Только то, что мы не имеем права допускать произвола.
— Бога ради, Салли, ты же не суд Линча устроила! Это был несчастный случай!
— Мы ходим по кругу, Дэн, я устала. Я должна сознаться, Дэн, как в конце концов пришлось рассказать Аманде.
— Но это же совсем другое дело!
— Да нет. Просто внутри тебя что-то нарастает, пока не заполняет до отказа, и тогда происходит взрыв.
— Мы столько раз об этом говорили и ни к чему не пришли. Может, Йен с тобой поговорит? Все-таки он был… отцом Йена. Может, ты его послушаешься.
— Прошу тебя, милый, как ты сказал, мы уже много раз об этом говорили. Это бессмысленно. В понедельник я иду в полицию.
Схватившись за голову, Дэн принялся мерить комнату шагами.
— Боже мой, у меня такое чувство, будто я схожу с ума! Нет, только не в понедельник. Ты сначала должна встретиться с адвокатом. Этого требует здравый смысл, и я на этом настаиваю. Я знаю, что в среду из отпуска возвращается Ларсон. Мы пойдем к нему. Ты обещаешь подождать?
Салли не хотела плакать и усилием воли сдержала слезы.
— Да, но я не дам ему отговорить меня.
— Можно подумать, он станет это делать, — мрачно сказал Дэн.
Разумеется, ни один уважающий себя адвокат не станет ее отговаривать. Она это знала. Но он направит ее, а потом парки — богини судьбы — сделают свое дело.
Клайв находился в больнице с самого утра, а сейчас день уже близился к вечеру. В маленькой комнате рядом с кабинетом врача, в комнате ожидания для привилегированных пациентов, он, как предполагалось, просматривал журналы. Боль в спине была почти нестерпимой при любом положении. Тогда он встал, но лучше не стало. Боль распространялась теперь в ноги, сантиметр за сантиметром — изо дня в день. Сколько уже дней прошло? Десять? Одиннадцать? Он потерял счет, боль его ослепила.
