Вирджиния Эндрюс - Все, что блестит
Наконец, однажды Бо позвонил и сообщил, что слышал, будто Брюс переехал в Батон Руж, где через одного своего приятеля получил должность управляющего небольшим отелем.
– Так что мы от него избавились, – сказал Бо, но я чувствовала, что Брюс Бристоу не уйдет так просто из нашей жизни. Он был как рой болотных москитов. Иногда они исчезают, но вы знаете: однажды они вернутся и опять будут вам докучать.
Тем временем ситуация в Кипарисовой роще оставалась неизменной. Жизель по-прежнему находилась в коматозном состоянии, у Поля выдавались неплохие дни, когда он занимался делами, был разумен, но, по словам Тоби и Жанны, большую часть времени проводил, предаваясь унынию и жалости к себе. Жанна сказала мне, что он даже наведывался в старую хибару бабушки Кэтрин.
– Хибару! Зачем ему надо было ездить туда? – спросила я, чувствуя, как меня окружают тени прошлого.
– Для него это стало чем-то вроде паломничества, – сказала она тихим печальным голосом однажды по телефону.
– Что ты имеешь в виду?
– Ему все равно, ухаживают ли здесь, в Кипарисовой роще, за садами, газонами, кустами, но он возит каких-то рабочих в хибару, чтобы там косили траву, сажали новую и ремонтировали дом. – Она умолкла. – Он даже провел там несколько вечеров.
– Вечеров? – Я почувствовала, что мое постоянное беспокойство растет.
– Спал там, – поделилась она.
Сердце у меня замерло, а потом тяжело застучало.
– Спал в хибаре?
Жанна приняла изумление в моем голосе за отвращение.
– Я знаю, как это должно быть противно тебе, Жизель. Он не признается в этом. Как будто действительно забывает, что делает, – продолжала она, – но мы с мужем однажды поехали туда и видели тусклый свет керосиновой лампы. Мы следили за ним, – призналась она.
– И что же вы увидели?
– Он лежал, свернувшись калачиком, на полу у старого дивана и спал, как младенец. У нас не хватило духу разбудить его. Это так грустно.
Я ничего не сказала, не могла говорить, обливаясь слезами. Я сжалась в комок на стуле. Боль Поля была гораздо более пронзительной, чем я могла себе вообразить. Вопреки ожиданиям Бо, он не мирился с создавшимся положением. Он погружался в прежние времена, цеплялся за воспоминания, разрушая себя возвращением в прошлое.
– Я знаю, тебе все равно, но ему все хуже и хуже, и если в ближайшее время он не возьмет себя в руки, как он сможет вновь стать отцом своему ребенку? – сказала Жанна, потому что думала, что это единственное, что может беспокоить и волновать Жизель.
– Он возьмет себя в руки. Однажды проснется и поймет, что чему быть, того не миновать, – произнесла я как можно холоднее, но в голосе не было уверенности, и Жанна это услышала.
– Конечно. Я верю в это так же, как и ты. – Помолчав, она спросила: – Ты собираешься еще раз навестить сестру?
– Это меня слишком расстраивает, – ответила я. «Так бы сказала Жизель, хотя расстраивает это меня, – подумала я. – Просто я, Руби, вообще бы не думала о себе, а просто поехала».
– Это, собственно, и остальным не доставляет особого удовольствия, но мы ездим, – сухо проговорила Жанна.
– Вам легче. Вам не нужно для этого тащиться в бухту, – пожаловалась я.
– Конечно, это грандиозное путешествие. Как малышка?
– У нее все прекрасно.
– Разве она не зовет все время папу и маму? Ты даже не рассказываешь о ней.
– С ней все в порядке, – настаивала я. – Просто делай все возможное для своего брата.
– Думаю, если бы Перл была здесь, вместе с ним, ему было бы лучше, – предположила она. – И Тоби тоже так считает.
– Надо думать о том, что лучше для ребенка, – твердо проговорила я, возможно, слишком твердо для Жизель.
– Лучше всего быть со своим отцом, – ответила Жанна. Меня охватил страх, и кожа сразу покрылась мурашками. Потом Жанна добавила: – Но мама вроде бы пока согласна с тобой, а Поль… Поль ни в какую не хочет обсуждать это.
– Тогда оставьте все как есть, – заключила я.
– Кто бы мог подумать, что именно ты захочешь, чтобы у тебя по дому топала такая малютка, – удивилась Жанна.
– Может, вы не знаете меня так хорошо, как вам кажется, Жанна.
– Возможно, что и нет, – вздохнула она. – Может, и в тебе есть что-то хорошее, свойственное твоей сестре. Такая несправедливость. Они были самой чудесной парой на свете, эти двое, жили в мире романтических фантазий, о котором мы все только мечтаем.
– Может, это и были фантазии, – тихо произнесла я.
– Ты, конечно, можешь так думать.
– Этот разговор ни к чему не приведет, – отрезала я в лучших интонациях Жизель. – Я тебе завтра позвоню.
– Почему ты так часто звонишь? Тебя что, Бо заставляет?
– Нет причин дерзить мне, Жанна. Минуту она помолчала.
– Извини, – сказала она. – Ты права. Просто я вымоталась за эти дни. Я с тобой завтра поговорю.
Теперь, когда отношения между мной и Жанной стали такими напряженными, все труднее и труднее было поддерживать Связь с Кипарисовой рощей и узнавать, что там происходит. Бо посоветовал пустить все на самотек на какое-то время.
– Как бы там ни было, это больше в духе Жизель, Руби. И никто из них не настроен в данной ситуации любезничать с тобой.
Я кивнула, но не звонить и не знать, как там Поль, было очень трудно, как бы это ни соответствовало Жизель. И теперь, когда за домом следили слуги, мне нечем было особенно отвлечься.
После моей стычки с Брюсом в студии я боялась начать новую картину. То, что мне приходилось скрывать свой талант, подавляло творческий порыв, но и торчать все время около миссис Феррер, будто я не доверяю ей Перл, тоже не хотелось. Поэтому я часами сидела в студии, молча уставившись на пустое полотно в ожидании вдохновения, которое явно не торопилось развеять мои мрачные мысли.
Однажды утром после завтрака, как раз когда я собиралась пойти в студию, прозвенел звонок, и Обри сообщил, что ко мне пришел посетитель.
– Некий мосье Тернбал, – сказал он, подавая мне карточку этого господина. Несколько секунд имя ничего мне не говорило. Потом я посмотрела на карточку и прочла: «Луис Тернбал».
– Луис, – произнесла я вслух, и меня окатила волна радости. Это был Луис, внук миссис Клейборн, тот слепой юноша, с которым я познакомилась и подружилась в Школе Гринвуд для девочек, частной школе в Батон Руж, куда Дафни отправила меня и Жизель.
Главным попечителем школы была вдова миссис Клейборн, которая жила в особняке на территории школы со своим внуком Луисом. Ему тогда было двадцать с небольшим, ослеп он еще совсем мальчиком, пережив травму, когда на его глазах отец убил его мать, задушив ее подушкой. Слепота не проходила, несмотря на постоянное лечение у психиатра.
