Патрик Санчес - Подтяжка
— Вот эту вещь, — говорю и показываю бабушкин подарок. Дама протягивает руку, чтобы взять кольцо. Секунду-другую я колеблюсь, но все же кладу свое сокровище в чужую ладонь. Дама подносит кольцо к лампе, и я вижу, как свет играет гранями бриллиантов. Мне хочется отвернуться.
— Это не недавняя ваша покупка, не так ли? Кольцу минимум двадцать лет.
— Да, это моей бабу… — пожалуй, не стоит болтать лишнего, — да, оно старое.
Я не могу вот так прямо сказать, что это бабушкино кольцо. Что можно подумать о человеке, который закладывает обручальное кольцо своей бабушки — разменивает семейную ценность на наличные?
Я гляжу, как тетка исследует кольцо с помощью микроскопа и прочих неизвестных мне приборов. Меня раздражает, что она хватает кольцо своими лапами. Мне в принципе не нравится, что кто-то незнакомый, чужой прикасается к моей реликвии так, словно это просто кусок металла с камнями, имеющий только денежную ценность.
— Это действительно качественные бг'иллианты, — объявляет тетка, закончив с экспертизой. — Я могу дать вам за него две тысячи долларов.
— Две тысячи? Мне из достоверных источников известно, что кольцо стоит пять тысяч.
— Дор'гуша, цена кольца и сумма, которую я за него ссужу — две разные вещи. Так выписывать чек или нет?
Хочется выкрикнуть «нет!». Две тысячи не покроют и трети стоимости операции, но это хоть какое-то начало. Остальное я как-нибудь соберу, а заодно буду выплачивать проценты в ломбард, чтобы потом выкупить кольцо обратно. Я смотрю на даму за прилавком, затем на кольцо и, наконец, произношу:
— Да.
— Мне нужны ваши документы, — говорит она. Я открываю сумочку, чтобы достать свой бумажник, руки мои дрожат. Передавая скупщице свои водительские права, я убеждаю себя, что выплачу залог и верну кольцо обратно. Заполняя чек, она рассказывает о процентах, о ежемесячных выплатах, о сроках, но стоит ли слушать все это. Я смотрю на кольцо, сиротливо лежащее на прилавке. Странно, но мне кажется, что оно тоже смотрит на меня, удерживает мой взгляд, не отпускает. Вдруг, не говоря ни слова, я протягиваю руку, беру кольцо, надеваю его на палец и, не оглядываясь, выхожу из ломбарда. К машине я почти бегу. Как только я захлопнула дверь, из моих глаз полились слезы.
— Как я докатилась до такого?! — кричу я в голос. — Господи, как жаль!
Мои слова не относятся ни к кому конкретно, а может, я прокричала их всему миру сразу.
— Как жаль, — повторяю я, содрогаясь от рыданий и стыда. Перед кем я винюсь, одна в машине? Я каюсь перед бабушкой за то, что посмела соблазниться скупкой — заложить кольцо, купить которое мой дедушка смог через сорок лет тяжелого труда! Я прошу прощения у своих родителей за былое вранье о том, что деньги мне нужны на учебу, когда в действительности все было потрачено на пластику. Мне стыдно перед своими друзьями из Атланты за порушенные отношения, за не отданные им долги. А может, я прошу прощения у самой себя за то, что втянулась в долговую яму.
Еще несколько минут я просто сижу за рулем, не сдерживая слез. Затем поднимаю глаза и вижу в зеркале заднего вида собственное отражение. Все, что я могу сказать:
— Что ты натворила, Камилла Купер? Боже, что ты натворила!
Придя в себя, я поворачиваю ключ зажигания и начинаю выбираться с парковки. Из-за того, что чуть не продала бабушкино кольцо, я испытываю несказанное чувство вины и отвращение к самой себе. Но слезы высыхают, и в голову снова лезут мысли о том, где бы взять денег, чтобы улучшить свой зад. Хотя ответ я уже знаю. Если уж я не могу расстаться с кольцом, то продам вторую ценность, которой владею, — автомобиль.
47. Бренда
Уже перевалило за полночь, когда я наконец подъехала к дому. Медсестры разрешили мне увезти Нору около двух пополудни, и остаток дня я провела у нее. На первую ночь после операции Нора наняла сиделку, она же проведет с ней первые сутки, но мне показалось неправильным взять и уехать сразу же. Несмотря на то что присматривала за Норой женщина — специалист по послеоперационному уходу, я осталась, чтобы дружески поддержать нашу страдалицу во имя молодости и красоты. Пока я сидела подле, она в основном спала, так что мне можно было спокойно читать газеты и смотреть телевизор, что, в общем, тоже неплохой способ провести вечер. Уехала я только после одиннадцати, обняв подругу на прощание и пообещав, что позвоню, чтобы узнать как у нее дела, утром.
Время от времени, правда, Нора просыпалась, глотала болеутоляющее или обращалась с просьбой проводить ее в туалет. Когда мы только вернулись из клиники, глаза ее были такие опухшие, что она ничего не видела, и в туалет я ее водила, словно слепую. Выглядела Нора жалко. Да, я ожидала, что после операции она будет смотреться неважно, но все оказалось гораздо хуже. На лекциях по пластической хирургии не показывают снимков синюшных лиц женщин, которых рвет кровью. Никто не признается до времени, что после операции пациентка просыпается настолько слабой и разбитой, что не может даже слова вымолвить. Никто не проецировал на экран фотографии заткнутых ватными тампонами носов или женщин, гримасничающих от боли только потому, что медсестра бережно вытирает их залитые кровью лица.
А ведь в последнее время и меня посещала эта странная идея — согласиться на пластическую операцию. Но теперь, поглядев на Нору, я вовсе не уверена, что смогу вынести подобное. Да, было бы приятно слегка помолодеть, освежиться, похудеть. Я почувствовала бы себя увереннее, сексуальнее. Но я видела сегодня то, что видела, и мне стало совершенно ясно: цена восстановленной молодости слишком высока, я имею в виду не только долларовый эквивалент. Придется платить болью… сильной болью, синяками, болью, опухолями, болью, кровью… да, я упоминала о боли? Оказывается, чтобы стереть несколько лет с лица или дюйм жира с талии, придется пережить невероятно много неприятного.
Я никогда не считала себя настолько смелой, чтобы обратиться к пластической хирургии. Тем более, никогда не подумала бы, что начну рассуждать на эту тему в тридцать шесть лет. Но и предательства мужа я не ожидала.
…Поднимаюсь по лестнице, в комнатах тихо. Казалось бы, когда в дом кто-то входит после полуночи, проклятой собаке стоит хотя бы вякнуть, но она преспокойно дрыхнет под боком моего неверного мужа — где же ей еще быть. Я уже наверху, коридор темен, но из-под двери Джоди пробивается свет. Только я собралась было постучать в дверь, как расслышала, что в комнате идет разговор. Наверное, догадываюсь я, она снова болтает по своему сотовому, и вновь задаюсь вопросом, с кем это может моя дочь говорить так поздно. В это время из комнаты дочери вдруг доносится незнакомый женский голос.
