Зоя Гаррисон - Большое кино
— Ты так и не ответил, как сюда проник. — Она включим душ.
— Может, лучше сохраним все в тайне? — отозвался Пирс из спальни.
— Ничего не выйдет! — заорала Либерти, перекрикивая шум душа и согреваясь под его струями. — Незамужняя женщина, живущая в одиночестве на окраине цивилизованного мира, имеет право знать, в чем состоит несовершенство ее охранной системы.
— Я раздобыл ключи у одного твоего старого приятеля. Либерти чуть не подпрыгнула. — Не хочешь спросить у кого?
Мой помощник побывал в одном пентхаузе…
— Только не у Бродвейского Боба! — испуганно вскрикнула Либерти.
— Бродвейский Боб? Восхитительно! Мой помощник сказал ему, что это имеет отношение к национальной безопасности.
Либерти рывком отодвинула занавеску и метнулась к непрошеному гостю, как была, мокрая с головы до ног. Он сидел у ее туалетного столика, открывая пузырьки с духами и блаженно вдыхая аромат.
— Повтори! — потребовала она.
— Чего ты, собственно, от меня ждешь, да еще стоя передо мной в таком виде?
Покраснев как рак. Либерти бросилась обратно под душ.
— Мой помощник — молодец, — невозмутимо продолжал сенатор. — Я сказал ему: делай что хочешь, но ключ должен быть у меня.
— Вот на что идут деньги налогоплательщиков! — снова завопила Либерти, желая сбить с него спесь.
— Честно говоря, — Пирс немного помолчал, — ты меня удивляешь. Ты что, всем раздаешь свои ключи?
— Удивляйся, сколько влезет! — отозвалась она с ухмылкой. — Бедняга Боб! Отдав ключи, он, наверное, на последнем издыхании пополз за сердечным лекарством.
— Ладно, скажи лучше, что ты держишь в этих крохотных пузырьках? ЛСД, наверное?
— Учти, Пирс, когда ты пытаешься шутить, то превращаешься в форменного осла.
— Ничего, у тебя с избытком юмора на нас обоих.
— Иди в задницу!
— Знаешь, Либ, все-таки я подарил тебе симпатичный туалетный столик. Рад, что ты его сохранила.
Либерти выключила душ, схватила полотенце и, вернувшись в комнату, спихнула Пирса с табурета, на который тут же уселась сама, свирепо поглядывая на него в зеркало.
— Долбаный сукин сын!
— Неужели это говорит воспитанница почтенного монашеского ордена? — Он не удержался от ухмылки.
— Из кого еще пытался вытрясти мои ключи твой дотошный помощник?
Он заглянул в ванную.
— Красота, Либ! Ванная отменная, душевая насадка выше всяких похвал. Почему ты не налила в нее воды? После такого мучительного дня гидротерапия — это то, что тебе нужно. Я бы составил тебе компанию. А какой размер! Ты что, делала ванну на заказ?
— Вот-вот! — сказала Либерти ему в спину. — Сейчас залезу туда и вскрою себе вены, если ты не ответишь, что еще вы успели натворить.
— Дай-ка вспомнить. — Пирс присел на край ванны. — Кого же еще из твоих приятелей мы посетили за вечер? Первым делом, конечно, — психотерапевта с великосветской клиентурой.
— Гэвин? Он наверняка счел вас за психопатов. — Либерти принялась смазывать ноги и руки кремом.
— Только не меня. Правда, моего помощника он выбросил за дверь. Очень накачанный психотерапевт.
— Да уж, он такой, — подтвердила Либерти, насупившись.
— И это в шестьдесят-то лет! Слушай, Либ, ты хоть когда-нибудь спала с кем-нибудь помоложе? Не считая меня, разумеется.
— Лучше не остри, Пирс!
— Потом настала очередь этого… — Он понюхал ее губку. — Знаешь, такой тощий, нервный. Никак не хотел сотрудничать, зато навел нас на старину Боба. «Спросите у Росса», — сказал он. Ты уже одеваешься, Либ? А я только начал привыкать к твоей пленительной наготе… — Он прислонился к косяку и нарочито медленно осмотрел ее с головы до ног.
Либерти запахнулась в пестрый шелковый халат и сдернула с головы полотенце.
— Какие же у тебя роскошные волосы!
Протискиваясь мимо Него, она почувствовала его запах — смесь пива и лайма.
— Есть не хочешь? Я — страшно! Всего и съела за день, что какую-то пакость в самолете плюс к тому две чашки чая и чашку теплого кофе.
— Какой славный чердак! — ворковал он, следуя за ней по пятам.
Либерти достала банку арахисового масла и початую упаковку соленого печенья.
— На особняк не тянет, но меня устраивает. Видишь, как мало мне требуется для счастья.
Пирс дотронулся до ее руки:
— Послушай, Либ. — Он повернул ее голову и чуть приподнял ей подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — Может, немного остынешь? Я знаю, тебе это не просто. Хочешь, чтобы я принес извинения? Сколько угодно! Прости, что я вторгся в твою крепость. Просто я знал, что это — единственный способ снова с тобой увидеться. Уж мне-то известно твое упрямство!
— Эбен, я… — начала Либерти, краснея.
— Знаю, Либ, знаю.
— Когда ты здесь, я не могу… Ты только взгляни! — Она вытянула дрожащую руку. — Видишь, я вся трясусь. Обычно такого со мной не бывает.
— Когда ты с Бобом, с Гэвином, с этим писакой, не помню, как его там, можешь не трястись. — Он со смехом привлек ее к себе. — Но со мной…
Они поцеловались. В этот раз она не отстранилась, только бессильно оперлась о кухонный стол.
— Женщины не могут жить одним сексом, — сказал он хрипло и, усадив ее на высокий табурет, опустошил холодильник, шкафы и полки. Вскоре на столе красовались икра, нарезанный лимон, тоненькие вафли, мягкий сыр, два хрустальных бокала, кувшин с персиковым компотом и бутылка «Пол Роже» сорок второго года, обложенная льдом.
Пирс потушил свет, зажег свечу и поставил «Вечер трудного дня»[5]. Либерти сразу набила рот едой, потом стала наслаждаться «Беллини», таявшим у нее на языке, как снег с привкусом персика. После первого же бокала у нее закружилась голова. Ей было невероятно хорошо, хоть и немного клонило ко сну. Время от времени она взглядывала на Пирса и каждый раз встречала дружелюбный взгляд его серых глаз. Ей даже захотелось его расцеловать. Встряхнувшись, она подняла бокал:
— Поздравляю с выходом на широкую дорогу. Хватит тебе прозябать в нищете, пора влиться в августейшую сотню. Я потрясена.
— Меня назначил губернатор, Либ. — Он, покачивая бокалом, прищурившись, смотрел на пузырьки.
— Ну конечно, губернатор! — «Точно так же он назначил тебя мужем своей дочери», — добавила она про себя. — Как тебе сидится в сенате? В палате представителей тоже ведь было как будто неплохо?
— Неплохо, — подтвердил Пирс.
— Другие сенаторы небось презирают новичка? Представляю, как ты переживаешь это совершенно новое для себя ощущение, когда от тебя воротят нос.
— Ничего, я справлюсь.
— Не пудри мне мозги!
— Мне не хватает только тебя.
— А мне — тебя. Не стану врать, лучшего друга, чем ты, у меня никогда не было.
