Диана Чемберлен - Любимые дети, или Моя чужая семья
На крыльце мы стащили мокрые костюмы. Он вытащил из ледника у задней двери пару бутылок с водой и бросил одну мне.
– Посидим немного или слишком холодно? – спросил он, садясь в шезлонг.
– Нормально.
Я сел в другой и вытянул ноги, пока свинчивал крышку у бутылки.
Немного не то, что свернуть крышку с бутылки пива, но я прожил в башне только три дня, и не стоило испытывать удачу. А «удача» – это ключевое слово дня. Мы только что услышали от Департамента социальной защиты, что я могу остаться здесь. Мне полагалось ходить в школу, но Маркус меня не заставлял. ПОКА. Я начинал чувствовать себя в безопасности. Мне нравился Маркус. Здорово нравился этот чувак. Я ничего не мог поделать с собой. Я помнил его большую часть жизни, но теперь понял, что по-настоящему никогда его не знал. Он был просто чуваком постарше. Большой шишкой в пожарной части. Но у него была своя история. Полагаю, как у всех. Люди ходят по жизни с толстой темной пленкой, прилипшей к ним, и, пока ее не соскребешь, понятия не имеешь, что под ней скрывается.
Он глотнул воды.
– Как твоя щиколотка?
– Ничего.
Я глянул на свою голую щиколотку. Чуть припухла. Наверное, растянул.
– Все в норме.
– Как твои руки? – спросил он.
– Паршиво, – честно сказал я.
– Мы сумеем взять эту боль в узду, – пообещал он. Он уже назначил встречу с доктором в Уилмингтоне. А пока что я сказал, будто снизил дозу перкосета, но это было только полуправдой. Я пытался, но не мог обойтись без этой штуки.
– Я бы выпил пива, – сказал я, ступая на тонкий лед.
– Тебе семнадцать, – напомнил Маркус. Словно это был логический ответ.
– А сколько лет было тебе, когда ты начал пить? – отпарировал я.
– Тринадцать.
– Вот это да!
Даже я не пил почти до пятнадцати лет, хотя в двенадцать курил травку. Но теперь мои легкие не выдержат курения благодаря очаровательной единокровной сестрице.
– Ты и наркотиками увлекался? – спросил я.
– Совсем немного. Мне нравилось пить. Хороший способ уйти от действительности.
– Расскажи об этом.
Бутылка хрустнула, когда я сделал еще глоток.
– От чего тебе приходилось уходить?
– Чепуха по сравнению с тем, через что пришлось пройти тебе. Мой брат – твой отец – не мог поступить неправильно. А я не мог сделать что-то правильно.
Я зациклился на словах «твой отец», звучавших так странно. Я больше года знал, что Джейми Локвуд – мой отец. Но слова застряли где-то между моими ушами и мозгом.
– Твой отец был одним из истинно праведных людей, – продолжал Маркус. – Знаешь, о чем я? И как же паршиво было иметь такого брата! Он высоко поднял планку. Мои родители считали его следующим далай-ламой.
Я был не совсем уверен в том, кто такой далай-лама, но примерно представлял.
– Я был не так умен. А может, и был, но страдал дислексией и до сих пор страдаю, и школа давалась мне труднее. Я был неуправляем. Плюс у меня не было целей. Амбиций.
– А он?
Я едва помнил Джейми Локвуда и почти ничего о нем не знал. Я обнаружил, что он – мой отец, в день пожара, и весь следующий год ушел на лечение. Так что не было времени для долгих бесед с матерью о ее измене мужу.
– О, черт. Ты знаешь о церкви, которую он построил?
– Да.
– Думаю, он родился с желанием создать эту церковь. Он много что хотел сделать и исполнял свои желания, одно за другим. Церковь. Управление собственностью Локвудов. Работа пожарного. Семья.
– Или две, – пробормотал я.
Маркус рассмеялся.
– И все пропало.
– Это как посмотреть.
– Так ты его ненавидел?
– Джейми? Вовсе нет. Я испытывал к нему сложные чувства. Боготворил его. Терпеть не мог. Хотел быть как он. Ни за что не хотел походить на него.
– Поэтому ты начал пить?
– Я не могу винить в этом никого, кроме себя, – признался он, допивая воду. – Я постоянно был не в своей тарелке. Вот и связался с друзьями, увлекавшимися музыкой, алкоголем и наркотиками.
Он швырнул пустую бутылку в мусорный ящик на другой стороне крыльца. Идеальный бросок.
– Два очка, – отметил я.
– А как насчет тебя? – спросил Маркус. – Когда ты начал пить?
Я почувствовал, как между нами немедленно выросла стена. И решил ее разрушить, по крайней мере, на этот момент.
– Мне было немного больше. Мои друзья все пили.
– Поэтому трудно распознать, когда возникает проблема.
Стена выросла снова. И на этот раз не исчезала.
– Вовсе не трудно.
Он глянул на меня, заслоняя глаза рукой.
– Будь осторожен, хорошо? Достаточно того, что твоя печень подвергается постоянным атакам перкосета. Пиво может еще больше все ухудшить, а пиво в десять утра, как в тот день, когда я приехал к трейлеру, – плохой знак.
Вот тебе и дружеская болтовня!
– Ничего необычного в этом нет, – оправдывался я.
– Рад это слышать, – сказал он так, словно не совсем верил мне.
– Почему ты бросил пить? – спросил я.
Он ответил не сразу.
– Длинная история. Просто понял, что я пускаю на ветер свою жизнь, и не хотел, чтобы так было. Я пошел к Анонимным Алкоголикам.
– Ты ходил на эти встречи, вставал и говорил: «Я, Маркус, алкоголик»?
– Так и было. Теперь я хожу туда, может, пару раз в год, чтобы повидаться со старыми друзьями или привести кого-то нового. Но первые несколько лет ходил почти каждый день. Иногда дважды в день.
– Дерьмо. Ты можешь сейчас пить, не становясь снова алкоголиком?
– Я по-прежнему алкоголик. И всегда им буду. Нет, больше я не могу пить. Иногда люди считают, что они снова могут пить. Но потом снова попадают в западню. И я могу попасть. Так что лучше забыть об этом. Выпивка не осталась частью моей жизни.
– Ну… неужели тебе помешает пиво в холодильнике? Всего одна упаковка.
– Меня не это беспокоит. Но ты, мой друг, мой племянник…
Он улыбнулся.
– Несовершеннолетний.
– О, чувак, что за отговорка?
– Никакой выпивки в этом доме, – отрезал он, и я знал, что это всерьез.
Маркус встал и вытащил еще бутылку с водой. Сел в шезлонг, открыл бутылку и стал пить.
– Итак, Кит…
Он поставил бутылку на крыльцо и закинул руки за голову.
– Расскажи мне об этой девушке.
45. Энди– Это спальня, в которой я ночую, когда остаюсь здесь, – прошептал я Кимми, сам не понимая, почему шепчу. В доме дяди Маркуса никого не было, потому что я все продумал.
– Постель застелена? – спросила Кимми.
Всякий мог видеть, что постель застелена. На ней лежало темно-синее покрывало, заправленное под подушку, как и следовало.
– Да, – сказал я. – Та синяя штука – покрывало.
– Нет, я имела в виду другое.
Она приподняла покрывало, и я понял. Кимми говорила о простынях.
– О боже, – сказала она.
