Джоан Коллинз - Чертовски знаменита
– А ты не мог кому-нибудь пожаловаться? Тете или бабушке?
– Как ты можешь жаловаться, если тебе всего семь лет? Что ты можешь сказать? «Послушай, мама завела себе любимчика. Она любит брата больше, чем меня». Я всегда верил, что, если брат исчезнет, моя жизнь снова станет сносной. – Его лицо потемнело. – Видишь ли, в конце концов я его убил.
– Убил его? – поразилась Катерин.
– Да. – Жан-Клод посмотрел на нее со страдальческим выражением лица. – Пришло время рассказать тебе все. Тогда ты решишь, нужен ли я тебе.
– О Господи! – воскликнула Катерин, закуривая сигарету.
– Это случилось непосредственно перед днем его рождения, ему исполнялось пять лет. Началась гроза, какие бывают в тех краях часто в летнее время. Она пришла внезапно, тучи просто громоздились друг на друга. Затем засверкали молнии. Гром оглушал и пугал нас, и брат начал плакать, – тихо продолжал Жан-Клод. – Я велел ему заткнуться, но он принялся визжать, требуя мать.
– А где она была?
– Где она была. На кухне, но не готовила или пекла, а возилась с новой шляпкой или шила себе новую блузку. Как ни бедны мы были, Maman имела гардероб на зависть Кристиану Диору. Я велел Диди перестать визжать, но он вылез из постели и остановился на верхней ступеньке лестницы, держась за перила и свесив голову вниз. Я потряс его за плечи, закричал на него, приказывая прекратить вой. Затем я тоже принялся звать Maman.
– И что потом?
– Потом… – Жан-Клод пожал плечами. – Брат поскользнулся и слетел с лестницы, которую моя мать, благовоспитанная французская bourgeoise, всегда натирала так, что та была скользкой, как каток.
Катерин боялась услышать ответ, но все же спросила:
– И что?
– Он сломал себе шею, – прошептал Жан-Клод. – Шея ангельского ребенка сломалась как прутик. Maman и Papa безусловно решили, что это моих рук дело, что я столкнул его, но я не толкал, Богом клянусь, не толкал. После этого я миллион раз думал, не мог ли я спасти его, ухватив еще на верхней ступеньке.
Катерин присоединилась к нему у окна. Она ласково погладила его руку.
– Я могу точно представить себе, как это произошло. Ты ничем не мог ему помочь. Но что случилось позже?
– Затем нам пришлось пережить пору слез, истерик Maman и всеобщей печали. Мои родители относились ко мне так, будто меня не было на свете. Они полностью отрешились от меня, почти не разговаривали, а если и говорили, то всегда со злостью. Четыре года назад моя мать умерла от рака, я даже на похороны не поехал. А год спустя умер и отец.
– И тебе не с кем было даже поделиться?
– Потом появился Квентин. Он услышал, как я пою. Я пел в церковном хоре в Ниме, куда мы переехали после смерти брата. Мне тогда было пятнадцать. Он убедил меня, что с моей внешностью и голосом я могу стать вторым Джонни Холидеем. Я уехал из Нима, не сказав ни слова родителям, просто упаковал рюкзак и двинул в Париж. Квентин стал моим импресарио. Я никогда не сообщал родителям о себе, но, полагаю, они меня и не искали.
– Жаль, что ты не рассказал мне этого раньше, Жан-Клод. – Катерин крепко обняла его. – Теперь я все понимаю.
Они вместе смотрели на небо. Начинался дождь, туристы разбежались, и вдалеке слышались раскаты грома. Она взглянула на Жан-Клода, чтобы проверить, как действует на него гроза, но он улыбнулся и еще крепче обнял ее.
– Не волнуйся, cherie, с того самого дня гром и молния меня не тревожат. – Затем, заглянув ей в глаза, он сказал: – Китти, ты единственная женщина, которую я действительно люблю. Одна-единственная, кого я вообще могу любить. Если я иногда бываю не в себе… – Он замолчал. – Пожалуй, «не в себе» не точные слова. Лучше будет сказать, что я становлюсь невыносимым. Китти, пожалуйста, постарайся понять и простить меня, дорогая. Пожалуйста, любовь моя!
Она кивнула; сердце ее наполнилось надеждой.
– Да, мой дорогой, я тебя прощаю. И обещаю, что постараюсь понять.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Китти с энтузиазмом погрузилась в предсъемочную подготовку к сериалу «Все, что блестит». Ее дни были заполнены примерками роскошных костюмов и париков, просмотром французских и английских актеров и актрис и репетициями с режиссером Джо Гаваной.
Джо еще недавно был широко известен съемками острых, жизненных мини-сериалов, но в последнее время телевидение к нему охладело. Он был низеньким, коренастым американцем итальянского происхождения, с гривой спутанных седых волос и неизменной сигарой в зубах. Придумал пригласить его Квентин, несмотря на то, что Гавана в Голливуде впал в немилость после провала его последнего телевизионного фильма. Китти нравился Джо. Она не была уверена, что его бурный и крутой подход годился для фильма, повествующего о далеком прошлом, но, поскольку теперь ее ночи снова были заполнены страстными признаниями Жан-Клода и чувственной демонстрацией этой любви, она старалась над этим не задумываться.
Каждый день она звонила Томми, который настолько прекрасно проводил время с Тоддом в Хамптоне, что не хотел пока ехать в Париж. Катерин была этому рада. Одним поводом для беспокойства меньше. Хотя Томми поклялся ей, что больше не употребляет наркотики, она знала, что в Париже полно искушений. Жизнь на свежем воздухе подходила ему больше, к тому же отец Тодда – мужчина серьезный и с детьми строг. Париж был прекрасен этим ранним летом, а Жан-Клод после своей исповеди стал совсем другим человеком, более нежным и еще сильнее влюбленным в Катерин, чем раньше.
После начала съемок они каждый вечер после ужина собирались в баре «Ритца» с кем-нибудь из съемочной группы, чтобы обсудить события дня. Однажды пришел Джо, причем его обычно взлохмаченные волосы на этот раз вообще стояли дыбом. Бросившись на стул, он швырнул потрепанный сценарий на стол и рявкнул услужливо стоящему официанту:
– Поскорее принесите мне пива. – Потом повернулся к собравшимся: – Этот сценарий – дерьмо.
– Поздновато ты это решил, не так ли? – саркастически заметил Жан-Клод. – Мы уже шесть дней снимаем. Насколько плохо дело?
Джо сделал глоток из бутылки.
– На канале говорят, потребуется уйма работы, и, с их точки зрения, все это никуда не годится. Им плевать, кто его написал, пусть хоть лауреат премии Пулитцера.
– Но у нас больше нет времени копаться со сценарием, – заметила Китти. – В середине сентября я возобновляю съемки в «Скеффингтонах».
– Знаю, знаю, но начальство грозит все прикрыть, если мы быстренько не найдем кого-нибудь, чтобы переделать сценарий, – сообщил Джо. – И кого-нибудь толкового. И он нужен нам сегодня.
– Это невозможно, – окрысился Жан-Клод. – Во-первых, ни одного стоящего автора нам так быстро не достать, и во-вторых, нельзя смириться с простоем всей съемочной группы. Почему нельзя снимать по этому сценарию?
