Женевьева Дорманн - Бал Додо
При этом мадам Маньер не понимает или не хочет понять, что одиночество дочери происходит не от неуклюжего способа ловли жениха, а от того, что она несет в себе страшную разрушительную силу. Об этом знают все, и тому есть множество примеров: она приносит несчастье. От ее прикосновения ломается самая новая машина, стоит ей ступить на самый прочный корабль, как он опрокидывается. Где бы ни появлялась Лора Маньер, там случаются несчастья, драмы и распри. Это человек-порча, даже ремень безопасности ее душит, огнетушитель в ее руках загорается, лекарства покрывают ее прыщами, а противозачаточные таблетки дают тройню. Но жертва этого сглаза не только она, брызги летят и в тех, кто к ней приближается. Вот поэтому если она склоняется над колыбелью младенца, то он ревет. От нее воют овцы, а белые голуби становятся хищниками. При общении с ней люди с насморком заболевают пневмонией, а пребывающие в легкой грусти совершают самоубийство. Бени помнит тот день, когда в самолете, на котором она летела во Францию, произошла разгерметизация: на три кресла впереди нее сидела Лора. И еще тот день, когда в отеле Роуз-Хилл с потолка рухнула большая люстра; просто под ней прошла мадемуазель Маньер.
Она — антипод четырехлистного клевера, и тут ничего не поделаешь. Поэтому от нее и бегут. Поэтому ей дали кличку Мамордика[19]. Поэтому Бени сейчас отступила и скрестила средний палец с указательным, верный жест оберега, унаследованный от Лоренсии, а уж та знает, как избавляться от злых чар. «Боже мой, Боже мой, сделай так, чтобы она не приближалась ко мне, не касалась меня, только не сегодня!» Поздно. Мамордика уже повисла на ней и целует — чмок, чмок — в обе щеки.
— Я много думала о тебе, — сказала она, — когда твоя бабушка…
Это меня не удивляет, думает Бени, уводит разговор в другую сторону и, указывая пальцем на повязку, ждет объяснений.
И Мамордика поведала, что в тот день лагуна была спокойной, как никогда, и что неизвестно откуда взялась волна, как она отнесла парусную доску на отмель, где она упала и разбила локоть о кораллы.
— Наверно — говорит она, — из-за траура ты не придешь на бал Додо в этом году?
— Ты когда-нибудь видела меня на балу Додо? Я ни-ког-да не хожу на бал Додо! Бал Додо меня бесит! — уже почти вопит Бени.
Парень в белой рубашке стоит рядом и тихо смеется. Бени наблюдает, как он, воспользовавшись толкучкой, проскользнул за спину Мамордики и тут же вернулся на место. Мамордика издает что-то вроде ика, потом поворачивается и начинает орать на высокого угреватого типа в шортах, стоящего позади:
— В чем дело? Тебе что, в морду дать?
Прыщавый растерялся, покраснел, явно не понимая, чем вызван этот гнев. Он смешно вскинул руки и обернулся, чтобы посмотреть, кому адресовано это безумие. Любопытная толпа стала собираться вокруг типа в шортах и Мамордики, которая своим визгливым голосом перекрывала динамики.
— Грязная свинья! Только посмей еще раз, ты у меня получишь!
Прыщавый продолжает краснеть и уже выглядит, как настоящий виновник, толпа угрожающе смотрит на него. Прозвучало слово «извращенец», и какая-то женщина предложила вызвать полицию. Воспользовавшись неразберихой, парень в белой рубашке за руку потянул Бени к выходу.
На улице он не сразу отпустил ее руку.
— И вы даже не хотите поблагодарить меня! — с упреком говорит он.
— За что? — не понимает Бени. — За то, что вы помогли мне собрать покупки?
— Разумеется, нет, это естественно. За то, что я освободил вас от этой отравы.
— Почему вы говорите: «отравы»? Вы что, ее знаете?
— Вовсе нет. Но она нечистая. Я сразу это почувствовал. Да и вам совсем не хотелось с ней разговаривать.
— А что вы сделали?
— Вы не видели? Я ущипнул ее за зад. А она решила, что это сделал тот тип, что стоял сзади. А где ваша машина?
— Там, — ответила Бени, кивая на старенькую 4L возле стены. — Теперь я сама справлюсь. Благодарю вас за помощь.
Но он, казалось, не понял, что его отсылают. Он открывает багажник и ставит туда коробку. И, пока она возится с дверцей, он неподвижно стоит по ту сторону машины, опираясь локтями на крышу. С улыбкой он смотрит на нее.
На этот раз Бени пребывает в совершенном замешательстве. Чего он хочет?
— Что тут смешного? — не выдержала она. — Почему вы смеетесь?
— Да так, — сказал он. — Мне хорошо, вот и все. Мне нравится на вас смотреть. Вы не самая облезлая из всех, кого я встречал.
— Спасибо, — отвечает Бени. — А как вас зовут?
Изо рта вылетает нечто схожее с перекатыванием камешков.
— Извините, я не поняла…
— И неудивительно. Невозможное имя. Меня зовут Бриек, есть такой святой и такой город. Вы знаете Сен-Бриек во Франции, по-моему, в Бретони? Бриек К.Е. Понимаю, это имя не такое красивое, как ваше.
— Вам известно мое имя?
— Конечно, — уверил он. — Кому оно здесь не известно? Вас зовут Бенедикта де Карноэ, а называют вас Бени. И вы живете в симпатичном доме за соляными заводами Ривьер-Нуара.
— Браво, — растерялась Бени. — И это все, что вам известно?
— Все, — заверил Бриек. — Ну или почти все.
— А вы, — осмелела она, — где вы живете?
Он засмеялся и махнул рукой.
— Я? — переспросил он, — и здесь и там, но чаще все же здесь, — показывая пальцем на одно из самых обшарпанных бетонных сооружений Керпипа, гостиницу «Гонконг», которая торчит напротив «Присуника» и сверкает девятью окнами с грязными занавесками и красно-белой вывеской между двумя щитами рекламы пепси-колы, с уродливыми бутиками на первом этаже и потайной дверью. Этот «Гонконг» она не удостоила бы даже взглядом, если бы Вивьян однажды не сообщил ей, что этот отель не что иное, как проходной двор, а это уже было любопытно.
Она даже не успела узнать у этого красивого Бриека, что он делает в таком месте, как за ней пристроилась машина и стала скапливаться пробка. Загудели сигналы, и из окна маленькой машины появился тощий торс тети Терезы, она желчно спрашивает, скоро ли Бени тронется, она трижды объехала вокруг и не нашла места для парковки, она торопится, у нее нет времени просто так болтаться.
— Ki mani'er?[20] — спрашивает Бени, зная, что ничто так не раздражает тетку, как обращение на креольском языке, особенно перед посторонними людьми.
Чупита де Люнерец, плюс Мамордика, плюс тетя Тереза в своем «остине», бьющая копытом и бросающая желчные взгляды, — для одного дня это слишком. Да, она уедет. Да, она освободит место для этой гниды. Да, она прервет странную беседу со странным Бриеком, которому, кажется, все известно о ней, вот только о нем она ничего не знает.
