Элис Хоффман - Здесь на Земле
— Я приехала повидать Марч. Это что, федеральное преступление?
Ответом ей был только ветер, сквозящий между ними. Взад-вперед хлопают расшатанные ставни дома.
Сьюзи почти физически ощущает, как Холлис мучительно выискивает способ избавиться от нее, придумать на ходу какую-нибудь ложь. Странно, она никогда раньше не замечала, как он состарился. Фигура, конечно, моложавая, но сам он…
— Ну и что будешь теперь делать, а? Вызовешь полицию и она под конвоем выпроводит меня с твоей земли?
Прежде чем он нашелся что ответить, у двери появилась Марч. Она выбежала и крепко обняла подругу.
— Почему ты не сказал мне, что здесь Сьюзи? Ты просто безнадежный мизантроп, и ничего тут не поделаешь.
Марч обвивает его руками и, несмотря на хмурое выражение лица, целует. И в этот миг, в ее объятиях, Холлис счастлив.
— Он вечно недоволен, — говорит Марч, увлекая подругу на кухню пить чай. — Что заварим? Твой любимый китайский «Улун»? Угадала?
— Надо же, помнить еще, не забыла.
Сьюзи сложно не разглядеть, как испещрены стали белым темные волосы Марч. Она перестала их подкрашивать и теперь скрепляет сзади серебряными заколками. Вошел Холлис и, позволив Марч подразнить его «пещерной нелюдимостью», вышел, но у Сьюзи ощущение, что он где-то рядом, слушает их разговор.
— Мне тревожно за тебя.
В доме тускло, холодно, на Марч плотный серый свитер (наверняка один из тех, что надоел Холлису).
— Тебе всегда за меня тревожно, — смеется она. — Я, кстати, давно хотела к тебе заехать, но, как назло, «тойота» отчего-то «сдохла». Как только Холлис ее отремонтирует, я приеду. Вот видишь, нет никаких причин для беспокойства…
«Нет, есть», — думает сейчас Сьюзи, сидя в баре рядом с матерью.
— Сказать по правде, лучше бы Марч никогда сюда не возвращалась. И что она в нем нашла?
— Любовь, — произносит в ответ Луиза, и ее интонация удивляет горечью.
Сьюзи, наклонив голову, внимательно смотрит на мать.
— Ты что, правда думаешь, я ничего не знала? — спрашивает та.
— Ты это… о папе?
— Не очень подходящая тема для обсуждения.
Луиза теребит пуговицу на блузе. Даже косвенный разговор об отношениях Билла Джастиса и Джудит Дейл для нее непереносим. На Сьюзи накатывает волна огромной нежности к матери.
— Тогда не будем больше об этом.
— Вот и ладно, — Луиза берет руку дочери в свою, — договорились.
— Пока сама когда-нибудь не захочешь, — не удерживается та.
— Ты опять?..
— Ладно-ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Ты уже звонила Ричарду? — помолчав, спрашивает Луиза. — Дала ему знать, что навещала Марч?
— Да. Он весь разбит из-за ее ухода, но больше всего его волнует, что на ферме живет Гвен. Тут, надо сказать, я его прекрасно понимаю.
— Я видела ее как-то на побережье, в Глухой топи. Эту девушку, Гвен.
— Ты серьезно?
— Я принесла в тот раз продукты и теплую одежду от библиотечного комитета (среди прочего прекрасный свитер, кстати, чистая шерсть) и положила свертки на крыльцо, Алан ведь не любит, когда стучатся в дверь. И тут увидела ее.
— Где, в доме? — Сьюзи ушам своим не верит. — Да ведь он ни с кем не разговаривает!
— А вот с ней говорил.
Гвен выбирается в Глухую топь, как правило, за полдень. У Хэнка на ферме всегда дел невпроворот, а еще подработки после школы, да сдача выпускной работы на носу, так что девушка большую часть времени абсолютно одна и свободна.
Порой в Глухую топь она отправляется верхом на Таро, но обычно ведет его под уздцы, и потому ему, старику, эти путешествия не в тягость. Наступили холода, но конь все равно рад сопутствовать ей: там, у Труса во дворе, есть еще немного сладкой падалицы и растет высокая и солоноватая на вкус трава.
Когда более-менее трезв, Трус рассказывает девушке о ее семье. Как все в городе любили ее деда, Генри Мюррея. Как другой дед и бабка — мистер и миссис Куперы — были о себе весьма-весьма высокого мнения. Про них ходила шутка, что каждое утро они специальным вентилем выпускают пар тщеславия из головы, а не то б взлетели, как воздушные шары. Трус говорит и о Дженкинтауне времен его детства. Озеро Старой Оливы было таким чистым, что хоть склонись и пей, по всем проселкам рыскали лисы, а в Глухой топи гнездились голубые цапли.
Рассказал он как-то даже о дне пожара, когда погибла его жена, и почему у него сейчас такая жизнь (с этим «почему» Гвен, конечно же, в корне не согласна). Странно, но при этом он говорит о себе в третьем лице: «Алан Мюррей не зашел в горящий дом… Он стоял, стоял, стоял и не мог пошевелиться…»
— И кто же вы теперь, если не Алан Мюррей? — спросила однажды она.
— Кто-то другой, — сказал Трус так, будто это ясно словно божий день.
И этот кто-то так надирается порой, что встать не может. Однажды, девушка тому свидетель, он в беспамятстве лежал на полу и дико дрожал. В другой раз она вошла и увидела его в каком-то дюйме от горки красных угольков, вывалившихся из железной печки. Гвен знает уже, где он держит свою заначку: под досками настила у кровати.
В каждый свой приход она старается принести ему хоть какое-нибудь угощение. Обычно это хлеб и масло — любимая его еда. А еще она никогда не пробует его «лечить». В смысле, читать нотации о вреде алкоголизма. Гвен хорошо знает, каково это — когда суют свой нос в твои дела. Мать постоянно так поступает, и ни к чему хорошему это не приводит.
У Труса в доме холодно, повсюду грязно, и все же Гвен любит здесь бывать. Может, удовольствие всякий раз возникает просто из-за ухода с фермы? Забавно. Глухая топь ей кажется реальной, а вот ферма Гардиан — зыбким сном.
Телефон так и не починен, как и «тойота» матери. И ни одного письма из дома. Гвен трижды писала отцу — безрезультатно, — просила выслать ей авиабилет в оба конца, чтобы слетать домой на рождественские каникулы. Хэнку о своих планах она ничего не сказала, и это вбило клин в их отношения. Дело, конечно, вовсе не в каникулах, а в том, что как только она получит бумаги на Таро, то одолжит у Сьюзи Джастис денег и наймет фуру — перевезти коня к себе, в Калифорнию, — а обратно уже не вернется. Ей нужно выбраться отсюда — в чем она боится признаться Хэнку, — и как можно скорей.
Сегодня, когда Гвен идет в Глухую топь, погода — хуже некуда: с неба так и сыплет ледяной крупной, так что девушка решила оставить Таро на ферме. Рядом семенит Систер, и когда они наконец привходят, вся шерсть терьера в льдинках.
Трус — бревно бревном. Вчера у него как раз был очередной поход в магазин, и, вернувшись, он позволил себе больше обычного, Гвен, даже не пытаясь поднять его с пола, накрывает сверху видавшим виды одеялом. Здесь холодно, от Труса плохо пахнет, однако девушка не уходит. Она думает о жизни: той, которую вела раньше — и столь ныне далекой. Теперь Гвен ясно понимает, что за отношения у Труса с его прошлым. Скорее всего, это еще одна причина, по которой она здесь, а не дома, в Калифорнии: нет той, кем она некогда была, и пытаться опять стать тем человеком — сродни прыжку в бездонную яму.
