Жанна Корсунская - У кого как...
Мне хотелось объяснить Дани, что кортик — не просто ножик, купленный в Старом Иерусалиме у арабов, а заветная романтическая мечта советских мальчишек, но объяснить это было невозможно... Вспомнила старую хасидскую притчу про двух евреев из украинского местечка, которые поспорили перед Рошашана, кто будет трубить в шофар, и так раскричались, что их забрали в полицейский участок, а там потребовали назвать предмет спора. Оба еврея категорически отказались. Тогда спорщикам объявили, что их не выпустят на волю, пока они не объяснят, что такое шофар, и евреи сказали, что шофар — это дудочка. Полицейский разочарованно посмотрел на них:
— Почему же вы так упирались?
— Да потому, что это не дудочка!..
...Ришар стоит у входа в ресторан. Большой черный зонт делает его похожим на агента ФБР. Даже букет белоснежных лилий он держит, словно опознавательный предмет. Я вдруг чувствую, как невыносимо соскучилась по нему. Огромный прилив радости предстоящей встречи десятибалльной волной бросает меня к Ришару. Счастливая, прижимаюсь к его холодной щеке, но он отстраняется, холодно произносит:
— Скромнее надо быть, Синди. Веди себя прилично, мы не в Будапеште.
Словно та же волна, только абсолютно противоположных чувств, отшвыривает меня. Задеваю беретом о стальную спицу зонта. Ледяная струйка с его глянцевой черной поверхности скатывается за шиворот. Нестерпимо хочется развернуться и убежать в дождевые потоки, в терпкий запах хвои, в мягкую, заволакивающую ностальгию пионерского лагеря. Я, наверное, так и сделала бы, но Ришар успевает схватить меня за хлястик куртки:
— Постой, Синди, не уходи. Извини. Мне нужно поговорить с тобой. Зайдем в ресторан, посидим в тепле. Ты вся дрожишь.
Меня действительно бьет озноб, но совсем не от холода. Не от холода дождя, а от холода Ришара, но объяснить это невозможно, как невозможно объяснить полицейскому, что такое шофар...
В ресторане уютно и тепло, словно в раю. Бордовый керамический камин пылает эвкалиптовыми дровами. Их тонкий запах поднимается к хрустальной люстре, и ее голубоватые подвески феерически сверкают...
...Рассеянно смотрю в меню, пока к нам не подходит официант, похожий на знак вопроса.
— Синди, выбрала?
— Нет.
— Возьми филе красной рыбы, здесь великолепно его готовят.
— Угу...
— Или запеченную форель?
— Или запеченную форель.
Ришар заказывает на свой вкус. На соседний столик приносят блюда с розовыми ломтями рыбы, белым грибным соусом в обрамлении разноцветных овощей и ярко-зеленого базилика. Тонкий запах деликатесов щекочет ноздри. «Ладно, — говорю сама себе, — не буду обращать внимания на его дурацкие теории, поужинаю по-царски и поеду домой». Желтые огни люстры отражаются в серебре вилок и ножей, в хрустальных бокалах с бордовым вином.
— Ришар, закажи мне сто граммов «Смирновской».
— Синди, зови меня Эфраимом.
— Ришар звучит красивее.
— Чушь.
— Мне больше нравится.
— К рыбе подают вино.
— А ты закажи еще водки.
— Напьешься, будешь ко мне приставать.
— Твоя самоуверенность переходит все границы! — Опять невыносимо хочется вернуться в дождь. Навсегда... Но Эфраим тут же чувствует это, кладет свою ладонь на мою руку:
— Синди, любимая, я желаю твоих приставаний в сотни раз больше, чем ты, но еще больше я желаю тебе счастья и хочу быть честным перед тобой. Ты чудесная, умная, красивая. У тебя вообще нет недостатков.
— Ну, это уж слишком. Просто необъективно.
— Подожди, не перебивай, мне и так трудно говорить. Ты способна осчастливить любого мужчину.
— — Я хочу осчастливить тебя.
— Синди, умоляю, постарайся понять. Не злись, выслушай до конца, попытайся быть объективной, мудрой... Я более десяти лет живу с женой. Чего мы только ни предпринимали, чтобы Равиэла забеременела! Ей очень тяжело. Многочисленные лечебные процедуры изнурили ее... Она святая.
— А я — ангел.
— Ты ангел — это правда... Скорее, ведьма в облике ангела.
— Конечно, очень удобная позиция! Я — коварная Лилит, я околдовала тебя магическими чарами, а ты — безвольный, слабый барашек...
— Дурочка, я люблю тебя!
— Конечно, но мое счастье, что родилась в двадцатом веке, а не в пятнадцатом, иначе такие религиозные фанатики, как ты, сожгли бы меня на костре. Издали бы постановление, что послана главным чертом сбить с пути великого праведника, а ты бы стоял, смотрел на языки пламени и думал: «Это повеление небес. Пусть она сгорит, и вместе с ней превратится в пепел неразрешимая проблема». А потом ты бы удостоился всеобщего уважения. Еще бы! Справился с женой главного черта, с коварной искусительницей Лилит — отправил ее на костер и очистился...
— Синди, давай вернемся в наш век и в нашу ситуацию. Я еще раз призываю тебя выслушать меня и попытаться понять.
— Не хочу слушать про твою святую жену.
— Синди, ты очень близкий мне человек, я испытываю огромную потребность быть искренним и честным с тобой. Ты — не любовница. Я отказываюсь воспринимать тебя как любовницу. Ты достойна гораздо большего, а быть любовницей — унизительно. Я прежде всего твой преданный друг. Навсегда. На всю жизнь. Это гораздо больше, чем любовь! В самые тяжелые времена буду около тебя. Сделаю все для твоего счастья. Это много, Синди, очень много! Может быть, сейчас тебе трудно понять, но через десятки лет убедишься, как я был прав.
— Меня не волнуют десятки лет. Будущее не ведомо никому.
— Умоляю, Синди, не перебивай... Я устрою твое счастье. Познакомлю с моими друзьями — неженатыми состоятельными и порядочными мужчинами. Кто-нибудь приглянется тебе, выйдешь замуж, родишь ребенка... И тогда моя страсть угаснет.
— Понятно, хочешь выдать меня замуж, чтобы облегчить свои страдания. Истинно по-дружески! Эгоизм высшей степени. Интересно, кстати, почему твоя страсть после этого утихнет?
— Верующему человеку категорически запрещено вступать в связь с замужней женщиной. Это так же невозможно, как с родной сестрой.
— Гениальное решение проблемы — трахаться со мной и периодически предлагать меня своим благородным друзьям.
— Синди, ну почему ты стремишься все опошлить! Как тогда в самолете — пописать в небо. Оно не создано для этого!
— Небо создано для жизни. А в жизни есть все. Ты же просто ханжа, который строит из себя праведника.
— Я лишь стремлюсь к праведности...
— О'кей! Я тебе не любовница, а близкий, дорогой человек. Как же называется то, чем мы занимались с тобой в самолете?
— То, чем мы занимались в самолете, называется развратом.
— А я думала — любовью...
— Любовью можно заниматься только с женой. Это единственные сексуальные отношения, освященные Богом.
