Елена Ярилина - Светлый берег радости
— Извини, если спрошу некстати, но у меня создалось впечатление, что ты не любишь у меня ночевать, это так?
Борис смутился.
— Я действительно стараюсь избегать ночевок вне своего дома. Но в данном случае это ничего не значит, даже не думай об этом. Я с удовольствием побуду с тобой.
И все-таки я уговорила его уехать домой, уверив, что чувствую себя хорошо и мне надо выспаться, а одна я сделаю это гораздо лучше. Он ушел, поцеловав меня на прощание и оставив включенным ночничок. После его ухода я вздохнула; конечно, мне было бы лучше, если бы он остался, но только в том случае, если бы хотел этого сам.
Опухоль с лица сошла уже через день, но синяки красовались целую неделю, и всю эту неделю я сидела безвылазно дома, не пугать же людей радугой на своем лице! Продукты мне приносил Борис, он стал куда общительнее и разговорчивее, чем раньше.
Я спросила его о причине произошедшей с ним перемены и услышала в ответ:
— Ах, Ася, Ася! Что же ты сразу не рассказала мне все о себе? Я понимаю, как трудно тебе было раскрыться, но от скольких тревог, сомнений, бессонных ночей ты бы избавила меня, рассказав свою историю! Я уж что только не передумал! И ведь все эти мысли были не в твою пользу. Одно время мне даже казалось, что тебя подослали Аськины убийцы. Что ты не ее сестра, я знал с самого начала, не было у нее никаких родственников. Мать у нее из детского дома, умерла, когда Аське было шестнадцать лет, отца никогда не было. Вот я и ломал себе голову — кто ты, зачем появилась? Потом ты связалась с Пестовым, так же как Аська, которая об их отношениях говорила весьма туманно, утверждая, что это чисто деловая, а не любовная связь. Потом то же самое стала утверждать ты. Что я должен был думать?
— Ты прав! Я должна была тебе все рассказать, как только наши отношения стали близкими, но я думала только о своих переживаниях и чувствах и не думала о твоих. Я эгоистка. Прости меня!
Потом мы долго целовались, давая выход своим эмоциям. Наконец утихомирились, собрались перекусить, и тут пришел Пестов, который не появлялся всю эту неделю и даже не звонил, с большой коробкой конфет, целой кучей всяких деликатесов и бутылкой коньяка. Я поставила на стол три рюмки, но свою наполнила соком. Борис, к моему удивлению, охотно согласился выпить, оказалось, что к этому напитку он питал некоторую слабость.
— Я и хорошей водки выпью охотно, но коньяк все же лучше, — заметил Пестов, с аппетитом набрасываясь на еду.
Я с нетерпением ожидала, что он скажет, ведь явно же пришел с новостями. Я не ошиблась.
— В чем бы ни был виноват перед тобой Костик Стропилин, за свою вину он уже заплатил. Вскоре по приезде в Германию в гостиничном номере довольно дорогого отеля Гамбурга он был убит ударом старинного кинжала прямо в сердце. Кинжал так и остался в теле, его с трудом вытащили, настолько глубоко его вогнал убийца. Недавно эти сведения передал Интерпол, потому что в дело замешано высокопоставленное лицо.
Я удивилась:
— И что, этот важный тип и убил Костика?
— Нет, он не убийца, пришел в номер уже после того, как горничная обнаружила труп и вызвала полицию, но до ее приезда. Полиция прихватила его, стала колоть, и он признался, что пришел купить старинную русскую икону аж шестнадцатого века! Потом он успокоился и отказался от своих слов.
Иконы в номере не нашли, да и никаких других ценных вещей тоже, ничего, кроме этого кинжала, на котором остались только отпечатки рук убитого. Что убийца был в перчатках, это ясно. Но ясно и то, что кинжал привез с собой Костик, — это русский морской кортик восемнадцатого века, — и есть мнение, что этот кортик из Архангельска! Чувствуешь, куда след ведет, Ася?
— Чувствую, — спокойно ответила я, — след ведет прямехонько к моему наследству.
У Пестова от удивления отвисла челюсть.
Лицо Бориса не выражало изумления, скорее горячий интерес. Я оглядела обоих мужчин, вздохнула и принялась за объяснение:
— Конечно, утверждать я не могу, но кое-какие основания так думать есть. Дело в том, что я рассказала не все, есть один эпизод, который вполне может служить ключом к развязке моей истории. Еще до встречи с одноклассницей на выставке у меня уже была неожиданная встреча. Однажды меня окликнул какой-то незнакомый мужчина, назвал меня Асей, удивился, что я его сразу не узнала, и напомнил мне, что зовут его Аркадием Михайловичем. Он был даже обижен, чуть ли не оскорблен, что я его не узнала, поскольку он столько для меня сделал: ездил со мной в апреле в Архангельск по делу о введении меня в наследство и вел переговоры с нотариусом. Я отделалась какими-то общими словами, он торопился по делам, и мы расстались. О наследстве я старалась не думать, эта тема меня пугала, я как-то инстинктивно чувствовала, что именно из-за него я и пострадала. Но два небольших вывода из этого разговора я сделала уже тогда. Первый — это то, что я жила в Москве, а не в Архангельске, а второй, как я теперь знаю, ошибочный — он назвал меня Асей, и я обрадовалась, что имя Анастасия, которое я присвоила самовольно, на самом деле мое.
— Так вот, значит, зачем ты ездила в коллегию адвокатов, — прищурился на меня Пестов, — что же ты не рассказываешь нам об этом?
— Забыла совсем, да и нет ничего интересного. Я не нашла Аркадия Михайловича, он отдыхает не то на Таити, не то на Сейшелах. Узнала только его фамилию — Молодцов. А вы, значит, следили за мной?
— Не следил, а попросил присматривать за тобой. А ты уверена, что узнала фамилию именно того человека?
— Да, уверена. Он очень маленького роста, его трудно с кем-либо спутать.
— Кажется, я его знаю, понаслышке правда. Он такой изнеженный, холит и лелеет себя?
— Да-да, это он.
— Говорят, умный мужик, хоть и со странностями, впрочем, у кого их нет? Лишь бы дело знал. И когда он вернется?
— Мне сказали, к марту, он зиму не любит.
— Жаль, что так не скоро!
Воцарилось молчание, которое прервал Борис:
— Можно подытожить: теперь мы знаем мотив, предполагаем, кто преступник, а вот о самом преступлении даже догадки строить трудно. Что-то с Асей сделали, а вот что, неизвестно.
— Ты прав, — поддержал его Алексей Степанович, — мотив хоть куда. Если судить по кинжалу, то наследство ценное, людей и за меньшее убивают. Вот это-то меня и удивляет. Почему тебя не убили? — повернулся он ко мне.
Борис негодующе вскинул руки:
— Да что вы говорите?!
— Ну, посуди сам, ведь убить гораздо легче, чем лишить человека памяти, причем так лишить, чтобы быть уверенным, что этот человек уже точно ничего не вспомнит!
Я примирила обе стороны, потянула Бориса за руку и усадила на диван, с которого он в гневе вскочил.
