Юджиния Райли - Ангельское пламя
— У них совсем другие традиции. Ты и в самом деле хочешь петь перед публикой, как мисс Линд?
— Я никогда не помышляла об этом до сегодняшнего вечера, — честно призналась она. — В этом есть что-то привлекательное, я полагаю.
— Я не разделяю этого, мой ангел, — резко ответил он.
Она нахмурилась. Некоторое время они с вызовом смотрели друг на друга. Потом Ролан встал и подошел к ней сзади, нагнулся и тронул ее груди сквозь тонкую ткань сорочки. Его умелые пальцы ласкали тугие выпуклости. Она вздрогнула, и на его губах появилась удовлетворенная улыбка. Она выжидательно посмотрела на него, и он прошептал:
— А теперь, мой ангел, не пора ли нам подумать о ребенке, которого ты так страстно желаешь?
Она покраснела, но не отвела взгляд от его горячих, страстных глаз.
Он нахмурился.
— У тебя другое мнение?
— Нет, — ответила она дрожащим голосом.
Он обнял ее, повернул к себе и жадно поцеловал. Потом снял с нее сорочку и отбросил в сторону. Он ласкал ее ягодицы и целовал грудь, ощущая сладкий запах камелий, которые так и остались в ее волосах. Она застонала, вцепившись в его спину, но все еще оставалась скованной в его объятиях. Он вдруг вспомнил о ее ночном пении и о восторге благодарных слушателей! А не произойдет ли так, что однажды талант Анжелики похитит ее у него?
Эта мысль была так же, болезненна для него, как и сопротивление, которое он ощущал во всем ее восхитительном теле. Этот барьер должен быть разрушен, потому что он не вынесет, если что-то возникнет между ними. Его глаза горели. Он накрыл ее своим сильным возбужденным телом. Его горячие губы спускались все ниже и ниже по ее телу. Она схватила его за волосы, когда он начал легонько покусывать ее живот. Его ненасытные губы спустились еще ниже, и она вздрогнула. Но он, крепко держа ее, раздвинул ей ноги.
— Не сопротивляйся, мой ангел, — хрипло проговорил он. — Я хочу, чтобы на этот раз у нас было что-то особенное.
Она застонала от необычно приятного ощущения, охватившего ее. Она понимала, что будет обижена таким бесстыдством, но была бессильна сопротивляться сладкому пламени наслаждения, охватившему самое сокровенное место ее тела. Она запрокинула голову и вцепилась пальцами в простыни. А он все мучил ее своим ртом и смелыми пальцами, пока она не выдержала и не начала извиваться и стонать в охватившем ее мощном вихре. И вот он наконец вошел в нее. Она выгибалась дугой под ним, ее самая чувствительная часть тела плотно обволакивала его разгоряченную плоть. Это было нечто большее, чем то, что она могла выдержать. Но он крепко держал ее и нашептывал:
— Сдавайся, любовь моя… сдавайся же. Это будет очень хорошо, сама увидишь.
И она сдалась. Слезы на ее глазах были такими же сладкими и горячими, как сжигающее ощущение внутри ее, и она обняла его за шею, прижалась к нему и страстно поцеловала.
А он нашептывал ей на ухо слова любви и дикой страсти:
— Мой ангел… любовь моя. Каждый мужчина из тех, кто был сегодня вечером, хотел бы сделать с тобой то, что я делаю сейчас.
— Но только тебе это можно, — задыхаясь, ответила она.
— Скажи это еще раз, мой ангел, — прошептал он в ответ. — Скажи это еще раз.
* * *— Я хочу завтра отвезти тебя домой, — заявил он.
Анжелика заглянула мужу в глаза. Она лежала под ним, и он все еще не вышел из нее.
— Так скоро?
Он нежно убрал прядь волос с ее лба.
— Тебе не хочется вернуться домой со мной?
Она почувствовала, что тронута этим нежным откровенным вопросом.
— Конечно… но я надеялась, что мне удастся еще раз увидеться с мадам Сантони…
— Тогда сделаем так. Посмотрим, сможем ли мы пригласить чету Ривальди на ленч завтра, а во второй половине дня сядем на пароход и поедем домой.
— Хорошо, Ролан.
— Я хотел, чтобы ты была счастлива, мой ангел.
— Ты добился этого. — Глядя снизу вверх на него и улыбаясь, она призналась себе, что никогда не была так счастлива, как в этот момент. Думая о завтрашнем дне, она сказала: — Я вот только сомневаюсь…
— Да?
— Полагаешь ли ты, что Бланш поедет домой с нами? Он вздохнул.
— Я хотел бы, чтобы она осталась здесь и дала шанс Жаку и самой себе.
— Может быть, мне удастся убедить ее остаться.
— Надеюсь, что тебе удастся, — ответил он, целуя ее. — А теперь, мой ангел…
* * *Пока Ролан занимался страстной любовью с Анжеликой, Жак разговаривал с Бланш.
— Мне не надо было посылать к вам горничную, — виновато сказал Жак. Он сжал ее холодную руку и продолжил: — Моя дорогая, мне так хотелось, чтобы вы познакомились с Финеасом и мисс Линд.
— Но у меня была ужасная головная боль, — ответила Бланш.
— Это из-за того, что вы напряженно слушали мисс Линд в театре.
Бланш вздохнула.
— Я не могу обманывать вас.
— Не можете? Но вы делали это в течение всего концерта, моя дорогая. А он был для вас настоящим откровением. Вы должны остаться в Новом Орлеане у Миро. Мы будем видеться каждый день и медленно продвигаться вперед: сначала станем посещать друзей, потом, может быть, поедем на бал или на концерт. Вы увидите, со временем…
— Нет, я не могу остаться. Я поеду домой с Роланом и Анжеликой.
Он шумно вздохнул.
— Снова вернетесь в свою раковину.
— Жак, это жизнь, которую я…
— Вот это и есть самая глупая чушь, которую я когда-либо слышал!
Экипаж подъехал к дому Миро. Бланш страстно хотелось остаться в Новом Орлеане с Жаком, но она знала, что из этого ничего не получится. Она ловила на себе удивленные и сочувственные взгляды, хотя на ней была густая вуаль.
Жак выбрался из экипажа. Он был огорчен. Бланш приняла его протянутую руку и отвернулась, чтобы он не увидел ее слез.
Глава 28
Анжелика часто вспоминала то время, которое она провела вместе с Роланом в Новом Орлеане. Она узнала, как он страстен, но поняла, что он не совсем доверяет ей и ревнует к другим мужчинам.
Анжелика считала, что это недоверие возникло из-за его неудачного первого брака. Она знала, что он склонен к насилию. А Луиза провоцировала его. Ролан откровенно рассказал о своем ужасном прошлом, раскрыл душу.
Анжелика долго думала об этом. Она любила Ролана, в этом не было никаких сомнений. Даже когда она была сердита на него. Стоило ему только коснуться ее, и она все забывала. Она обижалась на него. Он не приветствовал ее выступление перед гостями в Новом Орлеане. Она испытывала и благоговение, и унижение, вспоминая их последнюю близость, как ока уступила ему. Но как это было прекрасно!
Она не хотела говорить ему о своей любви. Мешали гордость и обида. Он слишком часто высказывался вместо нее, считая ее ребенком, даже не позволял ей петь перед другими людьми.
