Не развод, а война (СИ) - Вишневская Дана

Он долго молчит. Очень долго. Я слышу, как тикают часы на стене, как где-то на улице опять лает собака, как шумит за окном ветер.

— Будем с этим работать, — наконец говорит он. — С психологом, вместе, честно.

— С психологом? — я не могу скрыть удивления. — Ты? Руслан Громов собираешься идти к психологу?

— А что тут такого? — он пожимает плечами, но я вижу, как напрягаются мышцы на его шее. — Если это поможет нам...

— Да ничего особенного, — качаю я головой. — Просто ты всегда говорил, что психологи — это для слабаков и неудачников.

— Говорил, — кивает он. — Дурак был. Много чего дурацкого говорил.

Мне хочется спросить: "А теперь не дурак?", но я прикусываю язык. Не время для сарказма. Хотя кого я обманываю — для сарказма у меня всегда есть время.

— А если ты не сможешь измениться? — продолжаю я допрос. — Если опять станешь холодным и отстраненным?

— Тогда я буду работать над собой. Каждый день, до тех пор, пока не научусь.

Вот так просто. Работать над собой. Каждый день. А я-то думала, что характер — это навсегда.

Я встаю из-за стола, подхожу к окну. Вечерний двор наполнен тёмной тишиной. Соседи уже погасили свет в окнах. Жизнь засыпает. А мы здесь решаем судьбу нашего брака.

— Злата?

Я не оборачиваюсь. Не могу. Если посмотрю на него сейчас, расплачусь окончательно.

— Я хочу полную прозрачность, — говорю я в окно. — Финансы, планы, контакты. Никаких секретов.

— Согласен.

— Я хочу равноправие в принятии решений. Не хочу быть приложением к твоей жизни.

— Согласен.

— И я хочу, чтобы ты регулярно работал с психологом. Индивидуально, не только семейные сессии.

— Я согласен на всё.

Чёртов упорный мужик. Я поворачиваюсь к нему, и моё сердце сжимается от боли. Он смотрит на меня так... как не смотрел уже несколько лет. Как смотрел в самом начале, когда мы только познакомились.

— Ты понимаешь, что говоришь? — спрашиваю я. — Психолог будет копаться в твоих мозгах, вытаскивать наружу все твои страхи и комплексы. Ты к этому готов?

— Нет, — честно отвечает он. — Не готов. Меня от одной мысли об этом трясет. Но без тебя меня трясёт ещё больше.

Господи. Вот же мерзавец. Знает, как меня пробить.

— А что с Виолеттой? — я не могу удержаться от этого вопроса, хотя понимаю, что сама себя мучаю.

Он вздрагивает, как от удара.

— Всё кончено.

— Почему?

— Потому что я понял: я не могу заменить тебя никем. Даже если очень захочу.

Слезы наворачиваются на глаза, и я зло их вытираю. Не буду плакать. Не сейчас.

— Красиво говоришь, — бормочу я. — Жаль, что поздно.

— Ничего не поздно, — он встаёт, делает шаг ко мне. — Пока мы оба здесь, пока мы разговариваем — не поздно.

— А Савелий? — задаю я самый важный вопрос. — Что мы скажем Савелию? Как объясним ему всё это?

Руслан замирает. Вижу, как его лицо меняется, становится мягче.

— Скажем правду, — говорит он тихо. — Что папа и мама наделали ошибок, но хотят всё исправить. Что мы учимся быть лучше. Ради него и ради нас.

— А если не получится?

— А если получится?

Мы смотрим друг на друга через всю кухню. Между нами — пропасть из обид, недоверия, боли. Но что-то внутри меня говорит: может быть, эту пропасть можно засыпать. По камешку, по песчинке.

— Я не верю в сказки про счастливые концы, — вдруг говорю я.

— И я не верю, — кивает он. — Но верю в работу. В упорство. В то, что если очень захотеть, можно изменить даже самого себя.

— Даже тебя?

— Даже меня.

Я опять выхожу из кухни. Останавливаюсь в дверном проеме, оборачиваюсь. Руслан сидит за столом, сгорбившись, и смотрит на свои руки.

— Ты действительно этого хочешь? — спрашиваю я. — Не потому, что боишься остаться один, не потому, что жалко денег на развод. А именно этого — нас?

Он поднимает голову, смотрит прямо в глаза.

— Да. Хочу именно этого. Хочу проснуться утром и не бояться, что ты меня разлюбила. Хочу приходить домой и знать, что ты рада меня видеть. Хочу, чтобы наш сын гордился нами, а не стыдился.

Чёрт. Опять попал в цель.

— А если я буду сукой? — спрашиваю я. — Буду припоминать тебе каждую твою ошибку, каждое резкое слово?

— Будешь, — соглашается он без колебаний. — И я буду тем уродом, который время от времени скатывается к старым привычкам. Но мы будем работать над этим.

— Работать, — повторяю я. — Как на заводе.

— Как на самом важном проекте в жизни.

Мне хочется рассмеяться или заплакать. А может, и то, и другое одновременно.

— Ты же понимаешь, что это не будет похоже на кино? — говорю я. — Не будет красивых примирений под дождём и страстных поцелуев на фоне заката.

— Понимаю.

— Будут ссоры. Много ссор.

— Будут.

— И слёзы.

— И слёзы.

— И дни, когда мы будем ненавидеть друг друга.

— И такие дни тоже будут.

— Тогда зачем? — кричу я, и голос срывается. — Зачем всё это, если мы знаем, что будет больно?

Он встает, подходит ко мне. Останавливается в шаге, не касается, но я чувствую тепло его тела.

— Потому что без тебя ещё больнее, — говорит он просто. — Потому что четыре месяца без тебя стали для меня адом. Потому что я хочу состариться рядом с тобой, а не в одиночестве.

Я закрываю глаза, пытаюсь привести мысли в порядок. Мозг кричит: "Не верь ему! Он уже обманывал!" А сердце шепчет: "А вдруг на этот раз правда?"

— Злата, — зовет он тихо. — Посмотри на меня.

Я открываю глаза. Он стоит так близко, что я вижу каждую морщинку возле его глаз, каждую седую волосинку в волосах.

— Я не обещаю, что будет легко, — говорит он. — Обещаю только одно: я буду стараться каждый день. И если у нас не получится, мы хотя бы будем знать, что перепробовали всё.

Вот же сволочь. Как всегда, находит правильные слова именно тогда, когда я готова сдаться.

— А что, если мы просто не созданы друг для друга? — спрашиваю я. — Что, если мы слишком разные?

— Тогда мы научимся быть разными вместе, — отвечает он. — Или поймем, что не можем, и разойдемся по-человечески. Но сначала попробуем.

Я чувствую, как что-то внутри меня сдвигается. Не ломается — именно сдвигается, как тектонические плиты. Болезненно, медленно, но неотвратимо.

— Ты действительно готов на всё это? — спрашиваю я ещё раз. — На терапию, на откровенные разговоры, на то, чтобы я контролировала твои финансы?

— Готов.

— А если я захочу проверять твой телефон?

Он кривится, но кивает:

— И на это готов.

— А если потребую отчёт о каждом твоём шаге?

— Злата, — говорит он устало, — ты можешь повесить на меня GPS-трекер, если это поможет тебе мне поверить.

Я не могу сдержать смешок. GPS-трекер. Вот до чего мы докатились.

— Не GPS-трекер, — говорю я. — Но доверие придётся зарабатывать заново. С нуля.

— Понимаю.

— И это может занять годы.

— Я готов ждать.

Господи, что же мне делать? Разум кричит, что это безумие. Что люди не меняются. Что если он предал раз, предаст и снова. Но что-то другое, глубоко внутри, говорит совсем иное.

Может быть, люди и правда могут измениться. Если захотят достаточно сильно.

Я чувствую, как муж действительно готов измениться. Вижу это в его глазах, слышу в голосе. Но готовность и способность — разные вещи. Сможет ли человек, всю жизнь живший по одним правилам, кардинально перестроиться?

— А что с твоей гордостью? — спрашиваю я внезапно. — Ты же всегда говорил, что мужчина должен быть главным в семье.

Он морщится, как от зубной боли.

— Моя гордость чуть не убила нашу семью, — говорит он медленно. — К чёрту гордость.

— Легко сказать.

— Ты права, — кивает он. — Легко сказать, трудно сделать. Но я попробую.

Я отворачиваюсь, иду к холодильнику, открываю его и тупо смотрю на полки. Молоко, яйца, остатки вчерашнего ужина. Обычная жизнь в обычном холодильнике. А мы здесь решаем, будет ли у нас будущее.