Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала
Когда тиски страха перестали сковывать горло. Когда в голове перестала биться одна-единственная мысль. Когда я снова начала спать в кровати, а не там, где меня сморил сон. Когда вернулась способность воспринимать окружающую действительность.
Вот тогда я прилетела.
Остановилась в отеле, сразу в дом ехать не рискнула. Но после того, как были подписаны документы, Илья передал мне ключ и отвез в дом. Который по словам папы он строил для меня, который потом у нас отобрали, и законной владелицей которого я стала несколько часов назад.
Только персональный адвокат это все же не личная нянька, поэтому я отказалась от дальнейшего сопровождения.
Вставляю ключ в замок, проворачиваю. Замки другие, их поменяли когда выставили меня из дома после смерти отца. Чего нельзя сказать о внутреннем его содержании, здесь все осталось как было. То ли не успели поменять, то ли не собирались.
Внутри тихо и чисто. Воздух не спертый — Илья позаботился, вызвал клининг перед моим приходом. Так что можно сказать, все почти так как раньше.
Перехожу из комнаты в комнату, воспоминания накатывают каскадом. Вот только никаких эмоций при этом не испытываю. Или у меня порог реагирования теперь настолько завышен, что по сравнению с ним все остальное просто эмоциональный ноль?
Перед кабинетом отца останавливаюсь. Собираюсь с духом.
Я любила его. Очень. Верила безоговорочно. Доверяла абсолютно.
А он меня предал и бросил.
Ради денег. Больших денег, не спорю. Даже огромных. Из-за которых люди способны на мерзость и подлость.
Но если раньше я воспринимала это иначе, то сейчас смотрю на все совсем под другим углом.
Как можно было так не любить своего ребенка? Почему? Я никогда этого не пойму. Ни мать не пойму, ни отца.
Прохожу в кабинет, сажусь в папино кресло. Выдвигаю ящик за ящиком. Знаю, что там ничего нет, действую механически.
В самом нижнем лежит фото. Наверное, выпало, когда тут все переворачивали вверх дном.
Беру фото, кладу на стол. Раньше сердце уже трижды сделало бы кульбит, а сейчас внутри тихо. Потому что я знаю теперь, отчего оно по-настоящему может разорваться. И вид двух улыбающихся мужчин вызывает разве что тихую грусть.
На снимке папа и Демид. Молодые, Демиду лет двадцать, отцу соответственно тридцать. Оба смеются в камеру, оба сногсшибательные красавцы. Они в курсе, об этом говорит самодовольный прищур, с которым эти двое смотрят в объектив.
Только здесь у папы уже есть я. Мне девять лет, и я живу в пансионе. Не с родителями, как другие дети, а с воспитателями, которые возятся со мной за зарплату.
Я спрашивала маму, почему она за меня не боролась. Ведь она к тому времени уже не пила, прошла лечение в клинике, избавилась от зависимости.
— Почему ты не забрала меня у него, мама? — спросила я ее.
— Я думала, тебе с ним будет лучше, — ответила мама со вздохом. — И еще я боялась, что он начнет тебя покупать. У Глеба было много и денег, и возможностей.
Это правда, но теперь я знаю, что ни деньги, ни возможности не гарантируют безопасность. Скорее, наоборот.
Нет, я не стану говорить, что деньги зло, я так не считаю. Зло творят люди, деньги лишь измеритель стоимости. Обозначение ценности.
Деньги дают свободу. Комфорт. Иногда власть. Даже чувство защищенности, хотя это чувство обманчиво.
Я жила без денег и теперь хорошо понимаю разницу. Но еще я теперь знаю, что могу без них обходиться. Главное, правильное отношение. Деньги не должны быть целью, это всего лишь средство повысить качество жизни. Или еще возможность эту жизнь спасти.
Но когда денег много, всегда найдется тот, кто захочет их отобрать. И дальше встает вопрос безопасности.
Мой отец всегда знал, как заработать деньги. Большие деньги. Мне нравилось, что у меня богатый папа, его деньги обеспечивали уровень жизни на достаточно высоком уровне. Но когда у него захотели эти деньги отнять, он не сумел ни защититься сам, ни защитить своего ребенка.
Ставлю фото, подперев его набором письменных принадлежностей. Двое мужчин смотрят на меня, смеясь, и у меня невольно подступают слезы.
Я никого больше так не любила. В моей жизни было всего двое мужчин — мой отец и Демид, мой любимый, первый и единственный мужчина. И они оба не смогли меня защитить. Они оба смололи мою жизнь в фарш. Папа, когда влез в большую игру, понимая, что меня это тоже зацепит. И Демид, который поверил в то, что я помогла его посадить.
Снимок даже сейчас фонит адреналином и тестостероном.
Папа на снимке не выглядит старше Демида. У обоих в глазах горит мальчишеский задор. Для отца вся жизнь была сплошным праздником — женщины, рестораны, курорты. Бизнес обеспечивал те американские эмоциональные горки, которые он так обожал. А в это время его каждый день ждала в интернате маленькая девочка. Каждый день.
У меня нет на него обид, я все равно по нему тоскую. И я его не сужу, просто теперь у меня есть право оценивать его поступки. Чтобы сделать выводы.
А Демид... У мужчин свои игры. Для него то, что произошло, было лишь временным проседанием. Сейчас Ольшанский практически олигарх, у него есть заводы, капитал. И он прекрасно проводит время в окружении женщин самого разного калибра. От брюнеток до огненно-рыжих.
Я знаю, я видела.
И я благодарна ему за урок. Я им обоим благодарна. И отец, и Демид показали мне, что любой человек, у которого есть деньги, уязвим. Поэтому мне нужен другой путь.
Отец оставил деньги, и не только. Но я не могу позволить, чтобы кто-то однажды решил, что ему они нужнее. У меня были слишком хорошие учителя, чтобы я это допустила.
Прячу фото обратно в ящик. Поднимаю глаза — прямо напротив висит картина. На ней изображен остров, просто кусок застывшей вулканической лавы посреди Индийского океана. А еще облака и солнце.
Благодаря этой картине я поняла, что за приобретение сделал отец и передал мне в наследство. Она появилась после того, как я уехала в Европу. Затем папу убили, и когда я вернулась, мне было не до картин. А потом я переехала к Демиду.
Илья получил ключ и сделал видеообзор дома, чтобы я могла оценить, все ли на месте или чего-то не хватает. Я еще находилась в клинике, у меня было слишком много свободного времени. Я сделала стоп-кадр, приблизила и долго-долго смотрела.
Просто остров. Просто плоский неживой камень, над которым светит солнце. Много-много солнца. Каждый день, триста сорок дней в году.
Повинуясь интуиции, повернула экран с изображением, затем открыла интернет. И в голове словно ручкой нарисовали цепочку. Солнце — солнечные панели — энергия. Остров, нарисованный в форме биткоина.
Крипта. Отец собирался установить там серверы и майнить крипту, а в качестве источника энергии использовать солнечные панели. Триста сорок дней в году.
Дальше было проще. На картине в нарисованном облаке я легко угадала наш с папой шифр. И когда вошла в облачный диск, на меня посыпалась информация. Горы информации.
Я оказалась права, отец бредил криптовалютой. Он давно говорил, что это идеальный бизнес, у которого есть только два «но» — стоимость энергии и охлаждение.
Чертежи, схемы, решения — папа давно готовился. Вот только придумал это не он, он лишь присвоил чужую идею. Украл. У этого изобретения совсем другой автор.
Набираю на телефоне номер, который был записан на обрывке салфетки. Мама чудом его сохранила, когда нашла в кармане платья.
— Здравствуй, Феликс.
— Привет, — абонент даже не думает скрывать изумление. Не даю ему возможности опомниться.
— У меня есть то, что ты искал. И что тебе будет интересно вернуть. Но еще у меня есть условия.
— Слушаю, красивая, — он напрягается, я продолжаю.
— Первое, ты больше не называешь меня красивой. Остальное могу озвучить при встрече. Напиши, где и когда.
И нажимаю «завершить звонок».
***
Феликс выбрал Рим, и я согласилась. Мне пора возвращаться, а на Бали удобнее лететь через Европу. Документы оформлены, дом выставлен на продажу, нежилая недвижимость тоже.