Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка
– Потому, что нам обоим хотелось бы большего, и ты это знаешь. Пусть все останется как есть, Алекс.
– Почему? Чтобы я тосковал по тебе, а ты доводила себя до изнеможения? И это ты находишь справедливым? Поэтому отец пригрозил тебе смертью Джона Генри? Чтобы заставить нас жить такой невыносимой жизнью? Неужели ты не ждешь от жизни ничего большего, Рафаэлла? – Не в силах совладать с собой, он приблизился и нежно обнял ее.
– Неужели ты обо всем забыла?
Она чуть не заплакала, уткнувшись ему в плечо.
– Я все, все помню… но это все позади.
– Нет. Я ведь люблю тебя. И буду любить всегда.
– Но ты не должен. – Она все-таки подняла голову. – Забудь обо всем. Ты должен это сделать.
Алекс покачал головой и спросил:
– Что ты делаешь на Рождество?
Рафаэлла удивленно взглянула на него, не понимая, что у него на уме.
– Ничего. А что?
– Аманда уезжает к маме, на Гавайи. Они улетают в пять вечера накануне Рождества. Почему бы тебе не прийти ко мне на чашку кофе? Я обещаю, что не буду докучать тебе и требовать невозможного. Я просто хочу тебя видеть. Это так важно для меня. Рафаэлла, пожалуйста…
Его голос задрожал, и тогда она, из последних сил стараясь быть твердой, оттолкнула его и покачала головой.
– Нет, – прошептала она чуть слышно. – Нет.
– Я не хочу тебя заставлять. Но я буду дома. Один. Всю рождественскую ночь. Подумай об этом. Я буду ждать.
– Нет, Алекс… ради Бога…
– Не волнуйся. Если ты не придешь, я все пойму.
– Но я не хочу, чтобы ты ждал меня. И я не хочу приходить.
Он промолчал, но в глубине души у него затеплилась надежда.
– Я буду ждать.
Он улыбался.
– А теперь прощай.
Он поцеловал ее в лоб и потрепал по плечу своей большой рукой.
– Береги себя.
Она ничего не ответила и медленно пошла прочь. Один раз она оглянулась. Он стоял на месте, и ветер теребил его темные волосы.
– Я не приду, Алекс.
– Ничего страшного. Я все-таки буду ждать. Вдруг ты надумаешь.
Она уже дошла до лестницы, ведущей наверх, к машине, когда он крикнул ей вслед:
– До Рождества!
Он смотрел, как она поднималась, и думал о преданности Рафаэллы Джону Генри, о ее любви к нему самому, о ее обязанностях. Она была вольна в своих поступках.
И он не мог перестать ее любить.
Глава 28
Маленькая рождественская елочка мерцала на карточном столе, словно освещая Рафаэллу и Джона Генри. Они разделывались с индейкой, держа на коленях слишком надоевшие всем в этом доме подносы. Он был сегодня совсем тихим, и Рафаэлле подумалось, что праздник скорее угнетал его, напоминая о былых катаниях на лыжах в дни его юности, об их рождественских каникулах вместе с Рафаэллой или о тех годах, когда его сын был маленьким и фойе на первом этаже украшала огромная елка.
– Джон Генри… дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? – Она наклонилась к нему, и он молча кивнул. Он думал об Алексе и их разговоре. Что-то было явно не так, но в последние месяцы ему так нездоровилось, что он почти не обращал внимания на состояние Рафаэллы. Ей всегда удавалось его одурачить: в своем стремлении поддержать его настроение она искусно прятала свои переживания. Он со вздохом откинулся на подушки.
– Я так от всего этого устал, Рафаэлла!
– От чего, от Рождества? – удивилась она. Комнату освещали только елочные гирлянды, но, возможно, его раздражало бы яркое освещение.
– Нет, от этого всего… от жизни… от обедов… от новостей, в которых нет ничего нового. Я устал дышать… разговаривать… спать… – Он быстро взглянул на Рафаэллу, глаза его были грустны.
– А от меня ты еще не устал? – Она улыбнулась и наклонилась к нему, чтобы поцеловать, но он отвернулся.
– Не надо… – глухо произнес он, уткнувшись в подушку.
– Джон Генри, что случилось?
Рафаэлла была удивлена и обижена, и он медленно повернулся к ней.
– И ты еще спрашиваешь? Как ты можешь… так жить?.. Как ты можешь это выносить? Иногда… я думаю о стариках… которые умирали в Индии… а их молодые жены… должны были всходить на погребальный костер… Я ничем не лучше, чем они…
– Замолчи. Не говори глупостей… Я люблю тебя…
– Значит, ты ненормальная, – не на шутку рассердился он. – Но если ты и чокнутая, то я – нет. Почему ты никуда не уезжаешь? Отдохни… сделай что-нибудь, Бога ради… Но только не прожигай свою жизнь, сидя возле меня… Моя жизнь кончилась… – Его голос стал совсем тихим. – Моя жизнь кончилась. И она была бесконечно долгой.
– Неправда.
Она пыталась его утешить, но слезы застилали ей глаза. Один его вид раздирал ее сердце на части.
– Правда-правда… и ты должна… смириться с этим… Я умер… уже много лет назад… Но хуже всего то… что я убиваю тебя… Почему бы тебе не съездить развеяться в Париж?
Ему очень хотелось знать, что произошло между ней и Алексом, но он ни о чем не спрашивал. Он не хотел показывать, что обо всем осведомлен.
– Почему именно в Париж? – удивилась она.
Поехать к отцу после всего того, что произошло между ними летом? Даже мысль об этом ей невыносима.
– Я хочу… чтобы ты уехала… на некоторое время… – настаивал Джон Генри.
Она решительно покачала головой:
– Я не поеду.
– Нет, поедешь.
Они препирались точно дети, но это их совсем не развлекало.
– Не поеду.
– Черт, я хочу, чтобы ты куда-нибудь уехала!
– Хорошо, тогда я схожу прогуляться. Но это и мой дом, и ты не можешь меня просто так выгнать. – Она взяла у Джона Генри поднос и поставила его на пол. – Я просто тебе надоела. – Но он не обратил внимания на озорной огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она пошутила: – Просто тебе нужна новая сиделка, более сексуальная.
Но он лежал, сердито сверкая глазами, в последние дни он стал ужасно несговорчивым брюзгой.
– Не болтай чепухи!
– А я и не болтаю, – мягко ответила она, наклоняясь к нему. – Я люблю тебя и не хочу никуда уезжать.
– Зато я хочу, чтобы ты уехала!
Она отодвинулась от него, он посмотрел на нее, помолчал и тихо проговорил:
– Мне хочется умереть. – Он продолжал с закрытыми глазами: – И это все, чего я хочу. И почему только… Господи, почему я все еще живу? – Он открыл глаза и посмотрел на нее. – Ответь мне. Где же справедливость? – Он как будто обвинял Рафаэллу.
– Почему я не умираю?
– Потому, что ты нужен мне, – мягко сказала она, но Джон Генри покачал головой и снова отвернулся.
Он долго не произносил ни слова, и когда она осторожно приблизилась, то увидела, что он крепко спит. Ей было больно оттого, что он несчастен. Это означало, что она что-то делала не так. На цыпочках в комнату вошла сиделка, но Рафаэлла знаком остановила ее, и они осторожно удалились на короткое совещание. Они решили, что он скорее всего проспит до самого утра. У него был длинный, трудный день сегодня, и Рождество не принесло в его жизнь никакого разнообразия. Да и ничто уже не могло развлечь его. Ему все осточертело.
