Татьяна Корсакова - Паутина чужих желаний
– Ева, – Вовка осторожно коснулся губами моего виска, – ты почему замолчала? Голова болит?
– Нет. От тебя мятой и корицей пахнет. Ты знаешь?
– Выдумщица.
– Да. И, знаешь, до чего я додумалась? Я ведь заветное желание той Евы почти исполнила, со Щирым договорилась, чтобы он, случись со мной что, Егорку не оставил. Щирый мужик надежный, он пообещал и усыновление в максимально короткие сроки организовать, и за мальчиком присмотреть. Получается, все, что от меня зависит, я сделала. Мне даже кажется, я бы это безо всякой паутины сделала, только мне бы времени чуть больше понадобилось, чтобы понять, как правильно нужно поступить.
– Я не сомневаюсь. – Вовка прижал меня к себе еще сильнее. – Ты хорошая, Ева-королева. Просто что-то там себе напридумывала про то, что ты стерва, а на самом деле все не так, я же тебя с детства знаю.
– Ага. – Я улыбнулась, и улыбка моя на сей раз получилась совсем не вымученной. – Иногда мне кажется, что ты меня лучше меня самой знаешь. Бывает же такое…
Да, бывает. Только мне, дуре безмозглой, пришлось оказаться одной ногой в могиле, чтобы понять это, а еще то, что лучшего мужчины, чем друг детства Вовка Козырев, в моей жизни не было и не будет. Вот такое на меня снизошло озарение, и сразу все вокруг вдруг сделалось необыкновенно четким, и страх, мучивший меня последние дни, впервые отпустил, растворившись в льющемся из незанавешенного окна лунном свете.
И еще кое-что я неожиданно поняла. Я знаю, как мне следует поступить.
– Вовка, мне нужно с ней встретиться. С той, другой, – сказала я решительно.
– Как ты собираешься с ней встретиться, если она не здесь, а где-то на промежуточной станции? – Он нахмурился.
– Я должна еще раз увидеть свое прежнее тело. Думаю, нет, почти уверена, что оно для нее – что-то вроде окошка в наш мир.
– Ты хочешь поговорить с ней? – Вовка спросил это таким будничным тоном, словно я планировала нанести визит давней подруге, а не своему коматозному телу.
– Да, но мне необходимо остаться с ней наедине. Только я и она. Понимаешь? И чтобы не мешал никто. Но это, наверное, невозможно. Нас и в первый раз туда лишь чудом пустили.
– Нас пустят, – с непоколебимой уверенностью заявил Вовка. – И позволят тебе сделать все, что ты собираешься. – Он немного помолчал, баюкая меня в объятиях, а потом поинтересовался: – А что ты решила сделать, моя королева?
Что? Не стану говорить, потому что он меня не поймет, а, возможно, даже захочет остановить.
– Завтра, Вовка, – я поцеловала его в краешки губ, в ту самую смешливую складочку, – завтра все узнаешь.
– А сегодня? – Вот и вернулось золотое пламя, полыхает так, что я чувствую его жар. Как же он живет с такими глазами?
– А сегодня я хочу, чтобы ты остался. Если сможешь. Я же не такая сейчас, как ты привык, и даже не знаю, что ты чувствуешь от всего этого. – Спешу сказать, а сама до слез боюсь, что он испугается моей непристойной настырности и уйдет. – И ты сам говорил, что нельзя чужим телом вот так распоряжаться…
– Глупая ты, Ева-королева. – Он не улыбается, смотрит серьезно и хмурится. Значит, права я, и нечего было лезть со своим предложением…
– Да, глупая. – Отвести взгляд от золотого пламени нелегко, а вырваться из плена Вовкиных рук еще тяжелее. – Ты прости меня, ладно? Иди, мне еще немножко подумать нужно.
– Глупая. – Не отпускает, наоборот, прижимает к себе все сильнее. – Да разве ж мне есть разница, как ты выглядишь? Любят ведь не за тело, а за душу.
– Любят?
– Ева, с ума с тобой сойти! Ну до чего ж ты бываешь несообразительной. – И снова эти складочки в уголках рта, а взгляд серьезный, настороженный. – Все ведь ясно как божий день. Это ж длится так давно, что я и не помню, когда началось.
– Раньше твоего совершеннолетия? – Спрашиваю и боюсь поверить, что то, самое первое, из-за чего я рыдала, как дура, было не случайное и сиюминутное, а предопределенное.
– Раньше. – Вовка гладит меня по волосам, целует в макушку. Я его в губы, а он меня – в макушку. Ну где же справедливость? Я ведь и так столько времени зря потеряла, жизнь без Вовки не проживала, а прожигала, а он меня… в макушку, точно ребенка маленького.
– Все, не могу больше. – Не понимаю, чей это нетерпеливый шепот, мой или Вовкин. А может, наш общий. Глаза с плещущимся в них расплавленным золотом рядом, и ладони снова на затылке, так, что не отстраниться, не шелохнуться. И губы рядом. И дыхание с мятой и корицей уже одно на двоих. У нас с ним теперь все одно на двоих, первый и, возможно, последний раз в жизни…
* * *
Утро наступило неожиданно. Кажется, еще минуту назад в окна заглядывал любопытный лунный свет, а тут, поди ж ты, небо уже перламутрово-серое. А мы ведь глаз так и не сомкнули. По мне, пусть бы она вообще никогда не кончалась, эта ночь. Я и не знала, что все может быть так хорошо и правильно. Что есть такие ночи, после которых не нужно запираться в ванной, чтобы поскорее смыть с кожи чужой запах, и не смотреть в чужие равнодушные глаза, и не вести никому не нужные разговоры. А можно лежать обнявшись, пережидая недолгую усталость, и понимать, что вот так оно и происходит у нормальных любящих людей…
Я лежала, боясь пошевелиться, уткнувшись лицом в Вовкино плечо, чувствуя уже привычную тяжесть его ладони на своем затылке, а время, отмеренное мне чьей-то скупой рукой, уходило, точно вода сквозь пальцы. Нужно вставать, одеваться, ехать в клинику, а сил нет. Совсем. И голова снова болит, еще не так мучительно, как вчера, но боль усиливается с угрожающей неотвратимостью.
– Нам пора. – Я приподнялась на локте и заглянула в Вовкины глаза. С минувшей ночи они изменились, в них теперь радость пополам с тревогой, а согревавшее меня все эти часы золотое пламя почти угасло, превратившись в едва различимые искры, точно догорающие угли в камине.
– Ты мне расскажешь, что собираешься предпринять, моя королева? – Тон шутливый, а в голосе та же тревога, что и во взгляде.
– Не могу, Вовочка. – Качать головой больно, но я покачала, и даже улыбнулась для убедительности. – Обещаю, ты сам все увидишь.
– Лучше бы без сюрпризов. Как же я тебя подстрахую, если не буду знать, где соломку подстелить?
– Ты уже подстелил. – Я потерлась лицом о его небритую щеку – последняя ласка, нечаянная, но жизненно необходимая. – Все, собираемся!
Я шла по подъездной дорожке к поджидающему меня у машины Вовке, на секунду остановилась, обернулась. Дом уже не казался мне таким чужим и унылым, в нем появилось что-то неуловимо родное. Наверное, это Вовка так на меня действует. Рядом с ним все становится правильным и уместным, даже чужая шкура не кажется чужой.
– О чем задумалась, моя королева? – Козырев сел за руль, посмотрел искоса. И опять в этом его мимолетном взгляде мне почудилась тревога.
