Замечательный сосед (СИ) - Десса Дарья
– Здравствуйте, – послышалось рядом, за спиной. – Можно к вам присоединиться?
– Занято, – машинально ответил Глеб, не поворачивая головы.
– Думаю, мне можно, – сказала незнакомка, отодвигая стул. Варвар хотел уж было ей жестко ответить, что он здесь ждет кое-кого. Развернулся, открыл рот, да так с ним и замер. Напротив от него сидела и смотрела на него своими зелеными глазами… Вера. Она то пыталась улыбнуться (там, в Европе, где она прожила много лет, это правило хорошего поведения при встрече), но чувство радости от долгожданной встречи перекрывалось другим – страхом. Потому губы женщины дрожали, то растягиваясь в улыбке, то опускаясь, чтобы лицо приобрело серьезный вид.
– Мама… – проговорил Глеб и замолчал. Он не знал, что сказать дальше. Был настолько глубоко шокирован. Ошеломлён и поражен до глубины души. – Ты… как ты здесь оказалась? Я же смотрел…
– Я здесь уже час. Но только теперь решилась к тебе подойти, – отвечает Вера. Она тоже в величайшем волнении, потому нервно теребит в пальцах маленький платочек.
– Час… что же ты раньше?..
– Думала, вдруг прогонишь.
– Нет, я не смог бы… – Глеб говорит, а сам жадно рассматривает её лицо. Запоминает так, словно оно не настоящее, а призрак, и совсем скоро растворится. Эти тонкие, покрытые крошечными морщинками – признаками возраста – губы, чуть потерявшие былую упругость щеки и скулы, ровный прямой подбородок, глаза, нос, лоб, – он буквально поглощает изображение, стараясь ничего не пропустить. Подмечая про себя, что выглядит Вера для своих 50 с лишним лет просто великолепно. Ей ну никак не дать больше 45, и она, вполне очевидно, очень тщательно ухаживает за своей внешностью. Можно понять: она все-таки была супругой весьма состоятельного господина и теперь руководит его финансовой структурой.
– Я хотела встретиться с тобой, чтобы рассказать…
– Давай что-нибудь закажем сначала, ладно? Ужасно пить хочется. Выпить, точнее, – прерывает её Глеб. Делает знак, и официант приносит меню. Варвар заказывает себе водку и апельсиновый сок, Вера – латте. И пока они ждут, женщина, не в силах сдерживать свой порыв, говорит:
– Я все-таки начну, сынок, потому что слишком долго ждала этого момента.
– Хорошо.
И в течение последующего получаса Глеб внимательно, не перебивая, слушает рассказ Веры о том, каким было счастьем её замужество с его отцом, Дмитрием. Как они радовались появлению их малыша. Но после главе семейства наскучил домашний быт, и он принялся, как в таких случаях говорят, «похаживать налево». Вера, впервые узнав об измене супруга, очень горевала. Но рядом был маленький Глебушка, ему требовались забота и любовь, и она целиком погрузилась в них, стараясь не думать о похождениях Дмитрия.
Тот, решив, что ему стали мало уделять внимания («ты слишком много возишься с ребенком», – сказал он), принялся гулять уже не скрываясь. Разве что любовниц в их квартиру не приводил. Да и где бы там разместиться, в однушке на окраине города? Но бывало, по нескольку дней домой не приходил. Так начался в их семье развал. Но когда Вера попробовала заговорить о разводе, Дмитрий озвучил жесткое условие: Глеб останется с ним, а поскольку он несовершеннолетний, то и в этой квартире. Уйти придётся ей, Вере.
И однажды она, не выдержав напряжения, просто взяла вещи и ушла. В никуда. Думала накопить денег и вернуться, но…
– Мне было страшно, сынок. Очень страшно. Я думала, что Дмитрий меня или покалечит, или убьет, если я попробую тебя забрать. Не просто так: когда уходила от него, было много угроз в мой адрес. Зная об этом, мой покойный муж, Дэвид, не поддержал в намерении. Сказал: если ты уедешь в Россию, нам придётся расстаться. Конечно, я тогда была уже достаточно самостоятельной в финансовом плане, могла и одна прожить в Европе. Но я любила мужа. Он был очень достойным человеком. И так вот никуда и не поехала. Ну, а потом поняла: уже поздно. Ты стал взрослый, снял квартиру – я наводила иногда о тебе справки через старых знакомых, уж прости. Мне показалось, что всё в прошлом, но… Когда осталась одна, поняла вдруг: не могу так больше. Поеду к нему, постараюсь объяснить, а если ничего не получится… Что ж, на всё воля Божья. Продам бизнес мужа и проведу остаток жизни где-нибудь в маленьком домике на берегу фьорда.
Вера замолчала. Отпила воды из бокала. Посмотрела на Глеба, который сидел, опустив голову и молча слушая, и сказала тихим голосом:
– Сынок… – Варвар поднимает голову, их взгляды встречаются. В его очах грусть, в её – то же чувство напополам с надеждой. – Ты простишь меня когда-нибудь?
– Мама… – Глеб произносит это слово хриплым от волнения голосом. – Я уже простил тебя. Отец, я знаю, он настоящий…
Вера прикладывает сыну указательный палец к губам:
– Не нужно, Глебушка. Оставим его. Он такой, какой есть, его не переделаешь. Давай не будем ничего плохого говорить об этом человеке, хорошо?
Глеб кивает. Он смотрит на родное лицо и… вдруг улыбается. Открыто, радостно. Да что там радость! Его душу вдруг начинает заполнять счастье. Ощущение такое, что где-то прорвало мощную бетонную плотину, преграждавшую путь реки. И теперь она полноводным, искрящимся на солнце потоком потекла в долину, которая много лет страдала от засухи. И теперь там, где были раскаленные камни и растрескавшаяся земля, скоро снова появится жизнь. Варвар даже не верил, что такое возможно: как он, человек суровый и агрессивный, теперь вдруг превратился в мягкого и доброго? Неужели причина тому – эта худенькая стройная женщина, сидящая напротив него?
Их беседа продолжается несколько часов. До того момента, пока не подходит официант и говорит вежливо: «Ресторан закрывается, расплатитесь, пожалуйста». Глеб и Вера одновременно достают свои банковские карточки и протягивают их подошедшему. Потом смотрят друг на друга и смеются. «Я расплачусь», – подчеркивает Варвар. Официант приносит терминал, и после оплаты сын с матерью покидают «Бригантину».
Но они не хотят и не могут расстаться. Хотя уже второй час ночи и довольно прохладно, медленно идут по набережной, вдыхая сырой воздух с реки. Говорят, говорят и остановиться не могут. Вера рассказывает, каким Глеб был в детстве, а он ей восполняет пробелы, связанные с его юношескими годами. Как учился в школе, как поступил потом в университет. Как жил мажором на деньги своей матери, а потом решил, что пора и настоящим делом заняться.
Вера рассказывает ему о жизни в Норвегии, как они вместе с Дэвидом развивали его бизнес.
– Знаешь, Глебушка, – говорит мать, – я после отъезда решила, что больше никогда не смогу быть домашней клушей. Ну, есть такой тип женщин, которым ничего не нужно в жизни, кроме домашних хлопот. Мне всегда хотелось чем-то заниматься. Общаться с людьми, воплощать разные проекты. Потому я была, наверное, лучшим партнёром Дэвида. Хотя у него, конечно, был свой совет директоров. И хотя на совещаниях я не присутствовала, поскольку статус жены – это не должность в компании, но все-таки мы с мужем много обсуждали всё, что там говорилось. Постоянные мысли об этом не дали мне сойти с ума от тоски по тебе, сынок.
– Почему вы не завели ещё детей?
– Дэвид не мог. Он прежде был женат, в том браке родилась дочь, и потом он заболел по мужской части. Так что, увы. Но ты у меня – единственный и неповторимый, – Вера тихо рассмеялась и прижалась к плечу сына щекой. Они в этот момент медленно шли вдоль берега под руку.
Глеб глубоко вдыхал речной аромат и чувствовал себя совершенно счастливым.
Глава 13. Метаморфоза
Мы сидели на кухне и пили чай прекрасным воскресным утром, когда позвонил телефон. Я еще подумал, кто это может быть в столь ранний час. Номер оказался незнакомым, но пришлось нажать кнопку «Принять вызов», поскольку еще в те годы, когда я был совладельцем бизнеса, образовалась такая привычка. Мало ли кто может звонить? У нас в автомастерской даже переадресация стояла в выходные дни: периодически находились желающие поинтересоваться в воскресенье, можно ли пригнать машину на следующей неделе, сколько будет стоить ремонт какой-нибудь детали и тому подобное. Поскольку привычка, говорят, это вторая натура, вот и не смог я пока еще от нее избавиться. Кстати, и не хотел. У нас ведь с Катюшей был разговор о будущем. Что снова будет свой бизнес... Ну, ладно. Мечты, мечты, где ваша сладость? Ушли мечты, осталась гадость. Или как там классик писал.
