Дж. А. Редмирски - Песня светлячков
– Теперь они будут мною гордиться, – сказала Брей, когда мы подходили к ее дому.
Она выпустила мою руку (предосторожность не помешает) и вдруг спросила:
– Хочешь зайти к нам?
– Ты же знаешь, я не нравлюсь твоему отцу. – Я покачал головой. – Давай лучше через пару часов встретимся на сборище.
– Моему отцу вообще никто не нравится. – Брей снова взяла меня за руку и повела к дому.
Я не возражал, однако особого желания идти к ней домой не испытывал. Родители Брей всегда встречали меня настороженными взглядами, словно я был ходячим злом. Или нечистым духом, подлежащим немедленному изгнанию. Это не значит, что я не бывал в доме Брей. Но я лазал к ней через окно, когда ее родители ложились спать. Меня ни разу не поймали, однако я всегда побаивался, что этим может кончиться.
– Брей, давай лучше встретимся у костра, – попытался отговориться я.
Мы подошли к парадному крыльцу. Возле светильника вилась стайка мошкары. По одну сторону крыльца висели старые качели, прикрепленные к балке. С другой стояли два шезлонга, разделенные столиком. В воздухе ощущался слабый запах сигаретного дыма, как будто кто-то не так давно здесь курил.
Брей со скрипом открыла раздвижную дверь и втащила меня в дом. Она вся светилась от радости. Ей хотелось, чтобы я был свидетелем ее триумфа, когда она выложит родителям свой табель. А мне хотелось ее поддержать.
Мы вместе прошли в гостиную. В доме пахло тушеным мясом, картошкой и чесноком. У меня заурчало в животе. В доме Брей всегда пахло едой и всегда было жарковато. Я не понимал: то ли ее родители не любили включать кондиционер, то ли мать постоянно что-то готовила и жар от плиты распространялся по всему дому. Я нечасто приходил к Брей в гости через дверь, но всякий раз складывалось ощущение, что они вот-вот собрались обедать.
Брей сняла свой школьный рюкзак, опустила на пол. Ее улыбка стала еще шире, и с этой улыбкой она подошла к дивану, где сидели ее родители, смотревшие телевизор. Я остался стоять у двери. Так мне казалось безопаснее.
– Мам, пап, вы не поверите, – начала Брей, доставая табель.
– Чему? – язвительно спросила ее мать, отрываясь от экрана. – Тому, что я еще вчера вечером просила прибрать у себя в комнате, а там по-прежнему хлев? В это я охотно поверю.
Улыбка на лице Брей почти погасла, но сама она была так взволнована своими успехами, что холодные материнские слова не испортили ей настроения.
– Я обязательно уберу. Вы сначала посмотрите.
Она раскрыла табель, решив сперва показать отцу.
– Брейел, лучше бы тебе сначала навести порядок в своей комнате, – сердито сказал отец, даже не взглянув на табель. – У тебя на все один ответ: потом, позже, завтра. Ты слышала, что мать тебе велела немедленно прибраться в комнате? Так вот иди и наводи порядок. Элиас может идти домой. Никакое маршмеллоу ты сегодня жарить не будешь. Ты наказана.
Это уже была не струя холодного воздуха, а настоящий ледяной душ. У Брей вытянулось лицо, но она затолкала обиду поглубже и сделала новую попытку обрадовать родителей.
– Папа, ну пожалуйста, посмотри мои отметки. – Она насильно сунула ему табель. – Всего одна «С». Остальные – «B». Даже одно «А» есть, по искусству.
Отец взял табель, пробежал ряды отметок и тут же закрыл.
– Да, лучше, чем в прошлом году, – равнодушно проговорил он. Другого отношения я от него и не ждал. – Но твои более чем скромные успехи не освобождают тебя от обязанностей по дому. И от уборки в твоей комнате – тоже. Райен прекрасно учится, ее никогда не надо просить дважды, и в комнате у нее – ни пылинки. Если она все успевает, почему ты не можешь?
Он бросил табель на стол и повернулся к телевизору.
– Дорогая, ну почему ты не хочешь навести порядок в своей комнате? – уже мягче спросила мать.
Видно, ей было неловко за мужа. Но эта женщина никогда не поддерживала свою дочь, чего я никак не мог понять.
– Но…
– Немедленно! – рявкнул отец, швыряя на пол телевизионный пульт.
Брей молча отошла. Родители никогда не поднимали на нее руку, но словами можно отхлестать еще больнее. И так – год за годом. Брей не любила рассказывать о подобных вещах, но мне было достаточно того, что я слышал своими ушами, бывая у нее.
– Элиас, а тебе сейчас лучше всего пойти домой, – сказала мне мать Брей.
Она говорила так, словно ничего особенного не произошло. Или произошло то, что меня никак не касалось.
Синие глаза Брей были полны слез. Мельком взглянув на меня, она схватила со стола табель – предмет недавней гордости – и изорвала в клочки. Выкрикнув что-то, чего я не расслышал, она швырнула горсть обрывков отцу в лицо и убежала к себе. Дверь ее комнаты захлопнулась с таким шумом, что задрожали картинки, развешенные по стенам гостиной.
В коридоре я столкнулся с ее старшей сестрой Райен. Я хотел молча пройти мимо, но она меня окликнула.
– Привет, Элиас. Брейел уже дома?
– Да, – ледяным тоном ответил я. – Если это место называется домом.
Я выскочил на крыльцо, почти с таким же грохотом захлопнул дверь и даже не пошел, а побежал прочь.
Брей свернулась калачиком. Я гладил ее шелковистые волосы, стараясь поскорее загасить вспомнившийся эпизод. Думаю, Брей была права. Родители не хотели ее понимать.
Глава 26
– Притормози у того магазинчика, – попросил Кейлеб. – Мне надо отлить.
Тейт остановился у знака и свернул на стоянку возле старого, обшарпанного винного магазина. Витрины были густо заставлены бутылками пива и виски. У входа стоял шкаф-холодильник. К его боку был прилеплен выцветший плакат с белым медведем. У стены, под металлическим навесом, стояла всего одна машина. Надо думать, автомобиль владельца магазина.
– Поторопись! – крикнул Тейт, высунувшись из окошка джипа.
Кейлеб вошел в магазин. Лениво звякнул дверной колокольчик.
