Барбара Виктор - Найди свою любовь
Кори посмотрела на себя в зеркало. На щеке и на кончике носа виднелись пятна пыли, растрепанные волосы неопрятно падали на плечи. Кори даже не стала стирать с лица пыль или поправлять волосы, когда раздался звонок в дверь. Как только Адам переступил порог, Кори взяла его за руку и начала говорить:
— Я знаю, кто этот человек — ну, тот, в Хьюстоне, с крюками вместо рук.
Адам постарался успокоить ее.
— Не надо, не волнуйтесь так.
Но Кори была слишком возбуждена.
— Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что Дэнни жив.
Адам взял ее за руки.
— Почему вы так уверены?
— Человек с металлическими протезами — тот, из аэропорта, — это человек, который был очень близок нам обоим там, в Аргентине. — Кори освободила руки. — Разве вы не понимаете? Это же Эрнандо!
Адам не помнил, кто такой Эрнандо.
— Мой друг, тот, с которым я была в тот вечер, когда его схватили…
— Но ведь Дэнни сказал вам, что он мертв, покончил жизнь самоубийством…
Ситуация становилась уже почти комичной.
— Видимо, слово «мертв» означает для моего мужа нечто другое — не то, что для всех остальных.
С этим трудно было спорить.
— Но вы сказали…
— Нет, Адам… — Кори замялась. — Я солгала. Вернее, я умолчала кое о чем и тем самым солгала, — поправилась она.
— Не переживайте из-за этого, Кори. Лучше попытайтесь медленно и обстоятельно все мне объяснить.
— Когда я встретилась с Дэнни в Нью-Йорке, то первым, о ком спросила, был Эрнандо.
— Тогда он и рассказал вам о его покалеченных руках?
Кори кивнула.
— И о том, что вскоре после этого Эрнандо покончил жизнь самоубийством.
— А тело?
— Я не спросила. Мне это даже не пришло в голову.
— А теперь этот человек объявился в Хьюстоне…
Кори шагнула вперед и оказалась в объятиях Адама. Положив голову ему на плечо, она сказала:
— Я так устала…
— Я знаю, — попытался утешить ее Адам. — Мы все устали.
Извинившись за разгром, царящий в квартире, Кори провела Адама по всем комнатам — больше для того, чтобы успеть сосредоточиться, чем для демонстрации того, что было когда-то ее жизнью. Они шли по залам с мраморными полами и восточными коврами, по длинным коридорам с развешанными по стенам набросками Пиранези и Энсора, через небольшой салон, где стояли антикварные вещи в ожидании момента, когда их снова увезут туда, откуда они попали когда-то в этот дом. Прошли под готической аркой в салон побольше, где лежали на полу уже снятые со стен картины. Здесь они остановились возле длинного ряда окон.
— Вам жалко расставаться с этой квартирой? — спросил Адам.
— Есть очень много вещей, о которых я жалею, но только не об этом.
— Когда вы переезжаете?
— В следующее воскресенье.
— Так скоро?
— Я не могу позволить себе остаться здесь еще на месяц, и даже если бы могла, вряд ли захотела бы. А воскресенье — единственный день, когда у меня есть свободное время.
— А куда вы переезжаете?
— Туда, откуда приехала.
— В Буэнос-Айрес?
Что ж, эта мысль тоже приходила Кори в голову…
— Нет, я переезжаю в свою старую квартиру в Вест-сайд, где жила до того, как меня разыскал Дэнни.
— Вы уверены, что вам там будет хорошо?
— Не знаю. У меня вообще такое чувство, что я схожу с ума и теряю способность собой управлять.
— Я думаю, вы приняли правильное решение.
Несколько секунд они молча смотрели в окно — там сверкали и переливались городские огни. К югу, где виднелись небоскребы — на одном из них светились данные о времени и температуре воздуха, к западу, за Центральным парком и темным силуэтом музея Метрополитен, за той самой площадкой, где «будут играть наши дети, дорогая», — везде, везде были огни.
— Видите вон ту игровую площадку? — спросила Кори Адама.
Он подвинулся ближе.
— Да, а в чем дело?
— Однажды эта площадка стала вдруг символом всех моих надежд. Стоя на этом самом месте, я представила себе, как там играют мои дети. Я бы устроила свои дежурства так, чтобы каждый день побыть с ними хоть немного… — Кори снова взглянула в окно. — Я действительно верила, что все это будет в моей жизни — любовь, семья, спокойствие и надежность…
— Знаете, что я думаю?
Кори покачала головой.
— Мне кажется, вы никогда по-настоящему в это не верили.
Кори снова посмотрела в сторону парка.
— Наверное, я хотела этого так сильно, что это стало для меня почти реальностью.
— Ваши родители были счастливы?
— Мои родители либо пили каждый в одиночку, когда ссорились, либо пили за здоровье друг друга, когда мирились.
— И все это на ваших глазах?
— Достаточно часто, чтобы я выросла в твердом убеждении, что моя жизнь будет другой. Я была убеждена, что если даже любовь минует меня, я, по крайней мере, сохраню рассудок. А встретив Дэнни, я подумала, что в моей жизни будет и то, и другое. — Кори улыбнулась. — Страсть, рассудок и, конечно же, чувство вины.
— Почему? — Адам нежно коснулся ее щеки.
Кори присела на подоконник.
— Из-за той альтернативы, которую предложил мне отец в ту ночь, когда забрали Эрнандо. Он сказал, что если я уйду от Дэнни и вернусь домой, то он добьется освобождения Эрнандо.
— И вы убедили себя, что, если выйдете замуж за Дэнни, гибель Эрнандо по крайней мере не будет такой уж напрасной жертвой?
Кори кивнула.
— Именно так, — тихо сказала она и взяла Адама за руку. — Пойдемте.
Она повела его из гостиной по другому коридору, одна стена которого была увешана миниатюрами, а другая — работами нескольких южноамериканских и мексиканских примитивистов. Кори остановилась перед увеличенной фотографией девочки лет пяти-шести, у нее была улыбка Кори, она была одета в фартучек с оборками, на ногах — взрослые туфли на каблуках, а в одной из маленьких ручек — казавшаяся огромной дамская сумочка.
— Это я, — произнес голос Кори где-то за спиной Адама.
Обернувшись, он внимательно посмотрел на стоявшую перед ним женщину, словно желая сравнить ее с ребенком на фотографии, а потом снова повернулся к портрету.
— И сколько же вам тут лет?
— Фотография была сделана в прошлом году, до того, как начались проблемы. Неужели вам кажется, что я с тех пор постарела?
Адам был благодарен Кори за эту шутку, позволившую ему немного расслабиться.
— Что ж, лицо то же. Может, чуть постарше. Но я узнал бы вас где угодно. — Он снова посмотрел на фотографию. — У вас будет красивый ребенок, Кориандр Виатт, — уверенно сказал он, чувствуя при этом, как много не может сказать, потому что она не должна этого услышать.
