Дженет Таннер - Обман и желание
— Где в Глостершире вы жили? — он давил на нее.
— В местечке под названием Ставерлей. Но я думала, мы разговариваем о моих идеях, а не обо мне.
Легкая улыбка скользнула по его губам. Вот так-так, несмотря на свой скромный, смущенный вид, она может и укусить.
— Конечно. Продолжайте.
— Вероятно, ботинки для верховой езды будут отличаться от других. Они должны быть сделаны из цельных кусков кожи и выглядеть не такими угловатыми, сама кожа должна быть мягче, лучше выделана.
Он кивнул, удивляясь ее осведомленности. Но ему не особенно понравилась идея насчет ботинок для наездников, и он так и сказал:
Вся беда в том, что они будут чертовски дорогими. Ведь цельные куски хорошей кожи очень дорого стоят. И люди задумаются, прежде чем сделать покупку. Многие дети в школах верховой езды, я видел, обуты в веллингтонские ботинки и чувствуют себя комфортно. Эта обувь широкого назначения, намного дешевле, ее проще обновлять, когда ребенок подрастет.
Она опустила голову, чувствуя обиду.
— Я кое-что разузнавал на рынке обуви, — продолжал он. — Должно быть, придется осваивать синтетические материалы, более дешевые и все более популярные в наши дни. Я подумаю. Есть ли еще какие-нибудь предложения?
— Только одно. Я думала о кусочках кожи, которые остаются после кроя. Не могу смотреть, как их выбрасывают, и думаю, что их можно использовать.
— Да, ну и как же?
— Сандалии.
Он покачал головой:
— Мы не делаем модной детской обуви. Это очень далеко от профессионального направления Кендриков.
— Сандалии для мужчин.
— Но обрезки недостаточно велики для этого.
Она отложила свои вилку и нож. Глаза ее горели от возбуждения.
— Я не имею в виду обычные сандалии, я говорю о сандалиях на ремешках. Это будут библейского стиля сандалии для молодых людей. Теперь все более небрежно одеваются, дети не хотят выглядеть так, как их родители. Они носят джинсы и простые рубашки, даже четки. И им нужна обувь, которая бы соответствовала их настроению и виду. К тому же эти сандалии библейского стиля могут носить и девушки. Обувь из обрезков вы сможете продавать очень дешево, и, если даже сандалии не продадутся, вы не понесете больших убытков. Но я думаю, они станут хитом.
Вану вдруг показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились. Было в ней что-то, в этой недоучившейся, неопытной девушке. Он почувствовал это с первого взгляда, когда она вошла к нему в кабинет, а теперь он был абсолютно уверен в этом. Он не мог бы точно определить, что именно ее отличает: возможно, способность смотреть в будущее, а не в прошлое, прогнозировать и создавать моду. В этом устоявшемся мире индустриального производства обуви он мало встречал подобных людей, а еще реже работал с теми, кто обладал таким редким даром. Но именно такого человека он видел сейчас перед собой. И она, и он могли ошибаться, но почему-то сейчас он не думал об этом.
Официант за стойкой переставлял стаканы. Ван поднял бокал, и, несмотря на то что она пила, Дина сделала то же самое. Но, когда он улыбнулся ей и выпил свою обычную добрую порцию вина, его склонность держать вожжи натянутыми опять проявилась.
«Не дай ей понять, что ты восхищен. Держи ее в зависимости. Пусть она ждет одобрения».
До тех пор пока Дина думает, что он единственный понимает ее и восхищается ее талантом, она — в его власти. Потеряв власть, он потеряет и ее. В этот момент случилось что-то, чего Ван совсем не желал признавать.
Дина была счастлива, наверное, счастливее, чем когда-либо в своей жизни.
Ее темная, маленькая комнатка, так угнетавшая ее сначала, теперь казалась очень уютной. Украшенная самодельными безделушками, со столом, покрытым тяжелой скатертью, и с сидящим на подушке плюшевым медведем, которого Ван подарил ей, комнатка была тем местом, где Дина могла остаться наедине со своими мечтами.
Угрюмый характер миссис Брукс не беспокоил ее больше, и монотонность работы не раздражала. Что касается будущего, то Дина задумывалась о нем, но лишь о том моменте, когда она в следующий раз увидит Вана. Это стало привычкой. Физически она уже не чувствовала себя так плохо. Жуткая тошнота, преследовавшая ее в первые месяцы беременности, прошла, и Дина создала себе новый воображаемый мир, где мыслям о ее состоянии не было места.
Ван — был весь ее мир. Она постоянно ощущала его рядом, он заполнял каждую клеточку ее существа с той минуты, когда она просыпалась утром, до того момента, когда засыпала вечером, и даже после этого он приходил к ней во сне. Ей нравилась его внешность, правильные черты лица и эти невероятные темно-синие глаза, нравилось звучание его низкого голоса, широкие сильные плечи, нравилось, как крепко он сложен. Но в то же время она знала, что любит все это, потому что в его наружности отражалась личность, сильная и решительная, будто обладавшая стальным внутренним стержнем. Едва заметное сначала, это его качество становилось все более и более очевидным для нее.
Но конечно, не только этим привлекал Ван, хотя и этого было бы достаточно. Он очень много делал для Дины, открывая ей мир, о существовании которого она едва знала, не представляя себе ни его материальную, ни духовную основу.
После того их первого вечера он часто возил ее куда-нибудь выпить и поужинать. Бедная студентка, она и не подозревала о разнообразии ресторанов, где все цены в меню были выражены двузначными цифрами. А однажды она увидела чек, выписанный Ваном, и чуть не поперхнулась. Всегда на столе было вино, и хотя Дина по-прежнему мало пила, боясь действия алкоголя, она начинала любить его терпкий вкус. Ей нравился процесс познания, нравилось чувствовать себя ребенком, потерявшимся в грандиозном взрослом мире. Ей нравилось, что за ней ухаживают, швейцары помогают раздеться, официанты пододвигают ей стул и расстилают салфетку у нее на коленях. А если они и поглядывают искоса на ее дешевые платья, то она никогда не обращала на это внимания.
Но скорее всего они не поглядывают искоса — не осмеливаются. Они слишком робеют перед Ваном, который вызывает невольное уважение даже у тех, кто его не знает. И если у кого-то и возникают неподобающие мысли о спутнице Вана, они держат их при себе.
Всегда, когда они куда-нибудь отправлялись, распорядок был один: сначала деловые разговоры о новых идеях Дины, позже, к концу ужина, разговор становился менее официальным. Иногда Ван пытался разговорить Дину, заставить рассказать о себе, о своем прошлом, но это невозможно было сделать. Не то чтобы говорить, она даже думать о себе не хотела. Она хотела только жить в этом волшебном мире, будто играя роль совершенно другого человека. Ее ответы были уклончивы, а когда он становился настойчив, она придумывала что-нибудь, добавляя романтики своему воображаемому миру.
