Татьяна Туринская - На восходе луны
Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове, тысячу раз обдуманные, как бы на втором плане или вроде отдельно от самой Вики, а она по-прежнему продолжала разговор с Потураевым:
— Я не понимаю, Андрюша, чего ты мучаешься? Ну неудачно женился — подумаешь! С кем не бывает? Ты один, что ли? Любой нормальный человек уже давным-давно бы на твоем месте с ней развелся, и никаких проблем!
Про себя же привычно добавила: 'И женился бы на мне! Вот тогда и справедливость бы восторжествовала, и тебе тоже было бы хорошо. Ты ведь только вспомни, как замечательно нам было вместе, ведь ты же любишь меня, дурачок, только все почему-то боишься в этом признаться!' И почему-то наличие замечательного мужа совершенно не мешало ей ответить согласием на утопическое предложение руки и сердца от Потураева.
Андрей усмехнулся:
— Ха, если бы все было так просто. Ты же прекрасно знаешь, что я не могу с ней развестись. Сам себя загнал в угол. Развестись с ней — значит развести моих родителей с ее стариками, значит, предать их всех, я имею в виду родителей. Если бы только она не была дочерью Литовченко! Насколько все тогда было бы проще! И я бы уже и в самом деле давным-давно развелся. А так… А так мне остается только ждать, когда она сама попросит развода. Я уж и так стараюсь, дома бываю крайне редко, мы ведь с нею даже практически не общаемся: так, перекинемся парой слов за завтраком, да и то не каждый день, а только тогда, когда у нее есть первая пара, а иначе я могу ее видеть только спящей.
Представив себе подобные супружеские отношения, Виктория содрогнулась.
— И что, никаких исключений? Ну там праздников семейных, совместных походов в ресторан, в театр?..
— Какой театр? — протянул Потураев. — Ты что, чтобы я — да сознательно позволил затащить себя в ее компанию? Ну семейные праздники — это да, это конечно. Увы, от этой повинности никуда не денешься, ну да сколько таких праздников за год наберется? Шиш да маленько. Приятного мало, но терпимо. Да и я там в основном общаюсь с другими людьми, а не с ней.
Виктория удивленно взглянула на него:
— Андрюша, я тебя не понимаю. Откуда такая неприязнь, откуда ненависть? Она ведь очень красивая женщина. И насколько я понимаю, ты с раннего детства хотел на ней жениться. Теперь ты имеешь то, о чем мечтал, ты добился цели. Тогда в чем же дело? Чем она так плоха?!
Потураев вздохнул, помолчал немножко. Еще раз вздохнул, ответил разочарованно:
— Я и сам не знаю. Просто я не могу воспринимать ее как женщину. Вот ведь и сам до свадьбы считал ее красавицей и весьма аппетитной бабенкой, а потом… Знаешь, меня отрезвила наша новобрачная ночь. Почему-то в постели я увидел не привычную красавицу Любу, а болотную кикимору, даже болотный запах почувствовал совершенно отчетливо. Я не могу тебе этого объяснить. Может, слишком пьян был, может, еще что-нибудь. Да только у меня в тот момент все обрезало, понимаешь? И теперь я далеко не уверен в ее красоте. Может, кто-то ее так и воспринимает, а я ее всегда представляю болотной кикиморой. Единственное чувство, которое я к ней испытываю, — это отвращение…
— Ну ни фига себе! Потураев, а ты к доктору не обращался?
— К сексопатологу? Пока нет, но я уже давно об этом подумываю.
Виктория хмыкнула:
— Вообще-то я имела в виду психиатра. А что, уже назрела необходимость посетить сексопатолога? Андрюша, ты меня удивляешь…
Потураев скукожился под ее проницательным глазом. Разговор был ему крайне неприятен, особенно вот этот его поворот, вот эта весьма тонкая тема. И, задай такой вопрос кто-нибудь другой, даже Володька Клименторович, он бы послал его куда подальше, да и дело с концом. Но перед ним ведь сидела Вика, которая не понаслышке знала о его сексуальных способностях, которой он ни разу не дал повода усомниться в своей мужской силе. К тому же Андрей всю жизнь, вернее, все последние годы испытывал к ней лишь дружеские чувства, не имеющие ничего общего с любовью, а потому и не вспылил. Справедливо рассудил: если он не расскажет этого Вике, не сможет рассказать никому, даже сексопатологу. Вика — друг, близкий, ближе просто не бывает, к тому же она женщина, и кто знает, может, именно женский взгляд на проблему поможет ее, эту проблему, решить?
— Я, Вика, сам себя удивляю. Ты ж меня знаешь как облупленного. Страдал ли я когда-нибудь половой слабостью? Был ли склонен к воздержанию? Уж ты-то знаешь, что меня проще обвинить в невоздержанности и склонности к излишествам. Так вот, моя дорогая, все это, увы, в далеком прошлом… Нынче я ощущаю себя едва ли не импотентом. Нет, я, конечно, занимаюсь с ней э-э-э, ну ты понимаешь. Да только я сам себе стал противен. Прежде всего, глядя на нее, мне ничего не хочется. Я буквально через силу заставляю себя это делать, но через силу разве может выйти что-то путное? Короче, если я к ней испытываю одно сплошное отвращение, то она, я уверен, при всем желании не может испытывать ко мне ничего иного, кроме презрения…
— Ох, ну ни фига себе! — выдохнула Виктория. — Потураев?!..
Андрей невесело улыбнулся:
— Ага, вот видишь, мне таки удалось тебя удивить. Только, Викуля, не думай, что я преувеличиваю.
Вика пытливо взглянула в его глаза:
— Так это не шутка? Андрюша, это серьезно?
— Викуля, ты меня умиляешь. Ну сама подумай — разве нормальный мужчина может шутить на эту тему?
— Андрюшик, милый, ты хоть понимаешь, насколько это серьезно? Тебе же всего-то неполных тридцать лет, еще вся жизнь впереди.
— Ага, — согласился Потураев. — А жизнь импотента, поди, тяжела и неказиста, словно жизнь советского артиста. Теперь понимаешь, почему я к тебе постоянно пристаю со своими мамонтами?
Виктория кивнула:
— Ты хочешь убедиться…
— Что еще не все потеряно, — закончил за нее Потураев. — Умница, все правильно. А ты, как та упрямая мамонтиха, только качаешь головой в ответ: нет да нет, нет да нет. Вот видишь, я с тобой уже стихами заговорил.
— Ну я ведь не знала! — возмутилась Виктория, не подумав, что это выглядит, словно попытка оправдаться.
— Теперь знаешь. И что это меняет?
Виктория смущенно зарделась и опустила глазки. Выдержала артистическую паузу, после чего ответила едва слышно:
— Андрюша, ты же знаешь — я замужем…
Но голос ее был так слаб, так неуверен, что ее ответ даже при хорошей фантазии никак нельзя было считать отказом. Впрочем, и согласием пока еще считать было рано.
— Я знаю, Викуля. А что делать? — Он потешно развел руки, демонстрируя полное отсутствие альтернативы. — Конечно, с моей стороны это полное свинство — обращаться к тебе с подобной просьбой, но… Знаешь, как-то не хочется смириться с таким положением дел.
