Татьяна Туринская - На восходе луны
И байковая рубашка, и мужские трусы 'семейные' нынче исчезли из ассортимента выпускаемой продукции. Из старых наименований там теперь числились разве что постельное белье да женские ночные сорочки. Белье — оно и есть белье, на него спрос постоянный даже на необъятных просторах родины, однако не меньшим успехом оно пользовалось и за рубежом. Сорочки тоже вещь необходимая, и фабрика продолжала их выпускать на потребу женскому населению родной страны. А вот фирма 'Ассоль', которой ныне руководил ставленник Андрея, занималась в основном элитными сорочками, которые отправлялись практически полностью более материально обеспеченному заграничному потребителю.
К великому сожалению Андрея, Вика, извечная подруга и соратница, теперь, увы, не могла быть рядом с ним постоянно. Вслед за Потураевым она перебралась из фирмы 'Ассоль' в штатное расписание производственного объединения 'Красный луч'. Чуть позже, когда Виктории пришлось уйти в декретный отпуск, по особой договоренности она продолжала работать дома, появляясь на фабрике лишь тогда, когда ее отпускали из дому семейные обязанности.
Как бы ни был Андрей разочарован семейной жизнью с Любашей, сожалел он лишь о том, что Вика теперь вышла из его 'зоны доступности'. То же обстоятельство, что она вышла замуж за постороннего мужчину, не расстраивало его ни в коей мере. Правда, на первом этапе его личное эго что-то пыталось высказать по этому поводу, да Потураев быстренько его усмирил и теперь находил в Викином замужестве море плюсов.
Прежде всего, с его плеч свалилась ответственность за нее как за любовницу, на которой никогда в жизни не собирался жениться. Во-вторых, его перестали терзать муки совести, которые после Великого признания мешали воспринимать себя порядочным человеком. К счастью, совесть терзала его недолго, потому как уже через каких-то несколько месяцев после его свадьбы она собралась замуж за другого, а следовательно, все упреки с персоны Потураева были сняты. Вот поэтому-то и радовался совершенно искренне за то, как чудесно сложилась Викина судьба. А главное — быстро. Единственное, о чем все-таки сожалел Потураев — это Викина непоколебимость в одном вопросе. А именно столь удобные ночные забавы с нею навечно остались в прошлом.
Сначала Андрей надеялся, что эта ее прихоть скоро пройдет, что это не принцип, не жизненная позиция, а всего лишь маленькая женская месть за его коварство, за измену. Уверен был — пройдет неделька-другая, в крайнем случае месячишко, и все вернется на круги своя. Однако не тут-то было. Решение Вики было твердо, как кремень.
И теперь они были просто друзьями. Вернее, Потураев-то и раньше воспринимал ее сугубо как подругу, а вот Вика, как оказалось, надеялась на большее и отношения их дружескими считать не могла по определению. Нынче же все изменилось самым коренным образом, теперь их дружбе не мешали ни обиды, ни взыгравшие не ко времени амбиции, ни слишком близкие в физическом плане отношения. Одна сплошная дружба в лучшем понимании этого слова. И вряд ли кто-то сейчас мог понять Потураева лучше, чем Виктория.
Производственный процесс был к тому времени отлажен, как швейцарские часы, уже не требовала фабрика ежеминутного присутствия хозяина, материальные проблемы также остались позади, а потому едва ли не каждый раз, как Вика вырывалась из дома на работу, они подолгу обедали уже не в фабричной столовке, а в кафе. Не столько даже обедали, сколько общались, ведь в директорском кабинете нормально поговорить было просто невозможно из-за постоянных телефонных звонков. В кафе же Потураев отключал мобильный, и они наслаждались обществом друг друга и тишиной.
— Викуля, а ты знаешь, как мамонты вымерли? — с нескрываемым лукавством в глазах и в голосе спросил Потураев.
Вика рассмеялась:
— Да уж знаю, ты мне этот анекдот миллион раз рассказывал!
— Глупая, — поправил Андрей. — Я ж рассказал только один раз, а остальные девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять раз намекал на то, что мы, люди, существа, к твоему сведению, вполне разумные, никак не должны повторить их печальную участь.
— Потураев, разумный ты мой, а тебе не кажется, что с такими разговорами ты обращаешься не по адресу? Я нынче дама замужняя, могу ведь и оскорбиться.
Глаза Потураева, казалось, откровенно смеялись:
— Эх, Викуля, если б ты могла оскорбиться, разве б я к тебе приставал? А раз пристаю, стало быть, еще живу, еще надеюсь.
— Не на то надеешься, — парировала Виктория. — Вернее, не на ту. У тебя, Андрюшик, между прочим, супруга имеется, своя, родная, вот к ней и приставай с грязными намеками про мамонтов.
Извечное, казалось бы, лукавство в глазах Андрея враз потухло, ответил с тяжким вздохом:
— Ой, не надо, не напоминай о мамонтах…
— Вообще-то это ты о них постоянно вспоминаешь, а никак не я. Не переводи с больной головы на здоровую.
Потураев помолчал мгновение, потом подтвердил:
— И не говори. Откуда ей, здоровой, взяться, когда она сплошными проблемами забита. Вляпался я, Вика, по самое некуда с этой женитьбой. А самое обидное знаешь что? Никто ведь не заставлял, даже не намекал никто: ни сама Любка, ни родители, ни тем более дядя Жора. Ну ладно, было бы мне, дураку, лет двадцать, так хоть не обидно было бы. В двадцать лет ошибаться не стыдно и признавать ошибки тоже не стыдно. Так ведь мне-то, дураку, двадцать девять! Или нет, какие двадцать девять? Я ж уже глубокий старик, мне ж через два месяца тридцатник стукнет! Кстати, ты не забыла? Тридцать лет. А выходит, страдаю то ли врожденным слабоумием, то ли старческим маразмом.
Виктории было лестно слушать такие его откровения. Может, это было не очень-то хорошо, если рассматривать это чувство с позиций дружбы, но дружба дружбой, а Вика ведь даже в дружбе оставалась женщиной. И именно как женщина сейчас торжествовала: что ж, пусть она потерпела фиаско в борьбе за Потураева, пусть он достался другой, но он всю жизнь будет сожалеть, что остановил выбор не на Вике, а на той, другой, и всю жизнь будет мучиться со своей Любашей. Так ему и надо, чурбану бесчувственному! Раз подпортил ей жизнь, пусть теперь и сам мучается! А Бог — он все видит. Видимо, не такой уж знатный подарок Андрюшенька Потураев, раз у нее с ним ничего не получилось, зато за все ее многолетние страдания Бог послал ей самый настоящий подарок — Валерочку Чернышева, мужа и отца их трехмесячного сынишки. И Валерку ведь даже сравнивать с Потураевым нельзя: весь из себя такой хороший, такой положительный, он так любит ее… Вот только сердце почему-то радоваться отказывалось: может, Чернышев и в самом деле подарок с небес, награда за ее страдания от подлости Потураева, да только она-то была бы искренне рада и признательна небесам за куда меньший по ценности подарок в виде подлеца Потураева.
