Белва Плейн - Карусель
— Я понимаю. Тогда, пожалуйста, скажи Дэну, а он может передать остальным, что я отзываю иск, который планировала, что я удовлетворена нашими прежними финансовыми соглашениями и что от моего имени они могут делать с лесом что пожелают.
Салли была поражена.
— Но твой проект, твоя работа с девочками! Тот участок, который ты хотела купить, и твои планы!
— Как-то раз во время наших споров Дэн сказал мне, что мои планы слишком грандиозны, и это правда. Я смогу принести столько же пользы, может, даже больше, с помощью менее масштабного предприятия.
Дэн также обвинил ее в том, что она жаждет восхищения. Что ж, он не далек от истины.
— На самом деле мне не нужны все эти деньги. Я лишь хотела помучить Оливера.
— Очень хорошо тебя понимаю, — едва слышно произнесла Салли. Аманде даже пришлось переспросить.
Когда Салли повторила свои слова, Аманда поинтересовалась, хорошо ли она себя чувствует, на что та неожиданно резко ответила:
— Конечно. А почему нет?
И Аманда поняла, что в своем якобы невинном вопросе зашла слишком далеко. Салли на страже. Тем не менее она вынуждена была продолжить расспросы:
— А как Тина?
— Просто прекрасно. Как жаль, что в тот раз она была не в настроении. Но с другой стороны, все мы когда-нибудь бываем не в настроении, верно?
— Конечно.
— Я передам Дэну чудесную новость. Она будет очень кстати, особенно в связи с последними событиями, да и Клайв так болен. Я уверена, Дэн свяжется с тобой, как только придет в себя. Он будет очень, очень благодарен.
И вот так, вежливо, разговор закончился. Аманда ничего не узнала. А с другой стороны, она что — ожидала, что Салли выпалит: «Я убила Оливера Грея!»?
Как-то в субботу, ясным днем, Аманда сидела дома с книгой. День был слишком хорош, чтобы сидеть в помещении, но на нее напала меланхолия, точнее, появилось чувство незавершенности, словно она не закончила какую-то работу.
Она никогда не преследовала мужчин, менее всего Тодда, и именно потому, что его она любила по-настоящему. Да он мог уже и жениться за это время. Но Аманде почему-то захотелось, чтобы у него осталось о ней хорошее мнение. Поэтому она села и написала ему простое письмо, в котором сообщала, что сняла иск против своей семьи, как он тогда и советовал.
Два дня спустя раздался звонок от Тодда. Когда она услышала его голос, бархатный голос актера, из-за которого подшучивала над ним, ее собственный голос почти пропал. Но гордости она не утратила.
— Я не хотела вмешиваться в твою жизнь, — начала она.
— Ты ни во что не вмешиваешься. Прекрасное письмо! Хочу тебя за него поблагодарить.
— Я просто должна была это сказать.
— Ну и что, письмо было просто прекрасным.
Они замолчали, казалось, им не о чем было больше говорить. Аманда выдавила из себя дежурный вопрос:
— Надеюсь, у тебя все хорошо?
— Да, работаю, как обычно. В прошлом месяце ездил в Мексику с братом и его семьей. Вот и все.
Значит, он не женат, иначе не поехал бы в отпуск с родственниками. Потом ей стало неловко: о чем она только думает! Год прошел. Все кончено, кончено и забыто.
— А как у тебя? Происходило что-нибудь интересное?
— Да, можно так сказать. Но это длинная история, слишком длинная и скучная для изложения по телефону.
— Меня не так-то легко утомить. А может, я приеду к тебе сегодня вечером и послушаю? — И прежде чем Аманда успела ответить, добавил: — Я не знаю, может, ты и не хочешь меня видеть, так что если…
— Нет-нет, приезжай, я буду рада.
Аманда никогда не терзалась по поводу извечного женского вопроса — что надеть?
— Пусть принимают меня такой, какая я есть, — обычно отвечала она тем, кто поднимал эту тему.
Однако этот вечер — совсем другое дело. Всего за несколько минут до прихода Тодда она закончила инспекцию своего гардероба: свитера и юбки разных цветов — как школьница, бархатный домашний халат — слишком соблазнительно, да и к случаю не подходит, элегантный черный костюм из шелка — слишком формально, розовое шерстяное платье — нет, какой-то карамельный тон. Затем у двери позвонили. Тодд стоял с горшочком, в котором красовались розовые тюльпаны.
— Их продают на углу, — сказал он. — Что-то подсказало мне, что сегодня ты будешь в розовом.
— Мой любимый сорт! — Прелестный розовый цвет, в точности соответствующий ее платью.
В гостиной они сели, чувствуя себя до смешного скованно и неуютно. Так бывает с людьми, которые когда-то были очень близки… но больше этой близости нет.
Разговор начал Тодд:
— Шеба выглядит худой и стройной. — Кошка как раз вошла и потерлась о его щиколотки.
— О да, наилучший уход, все витамины.
На мгновение им опять нечего было сказать. «Или, возможно, — подумала Аманда, — слишком много нужно сказать».
— У тебя есть длинная история, слишком длинная для телефона.
«Год назад, — подумала Аманда, — я бы скорее умерла, чем раскрыла Тодду, именно Тодду, такую постыдную правду». Но теперь, глубоко вздохнув, она заговорила:
— После гибели моих родителей, когда я переехала жить в «Боярышник»…
Он сидел не шелохнувшись. Аманда чувствовала, что он не сводит глаз с ее лица, хотя сама она смотрела поверх его головы на залив и мост.
— Так что дело было в этом, — сказала она в заключение. — Я хотела погубить его, уничтожить его любимый лес, отхватить кусок от его компании, чтобы все полетело в тартарары. Все!
Тодд слушал с огромным вниманием и теперь просто заметил:
— Жаль, что ты не рассказала мне раньше. Это объяснило бы многие вещи. — Он взял ее за руки. — Тебе нужна помощь? Хочешь с кем-нибудь поговорить? С подобными вещами не так-то просто справляться в одиночку.
— Я уверена, что смогу. Если мне понадобится помощь, я ее найду. Но это невероятно, ведь как только я все рассказала Салли, с моих плеч точно гора упала. Я была несвободна с тех пор, как это со мной случилось, и вдруг освободилась. Никаких чудесных ощущений я не пережила, но чувствую себя свободной.
— Ты заслуживаешь чудесных ощущений, Аманда.
Золотой луч заходящего солнца упал на зеркало напротив, и Аманда увидела в нем картину: сидит женщина, к ней наклонился мужчина, его поза выражает, может быть, интерес, или заботу, или, возможно, желание? «И я сама, — подумала Аманда, — готова принадлежать мужчине, в лучшем смысле этого слова. Меня ничто не сдерживает, я ничего не боюсь и очень надеюсь, что это и есть желание».
— Я должен сделать признание, — неожиданно резко проговорил Тодд. — Все эти месяцы мои мысли были неотступно заняты тобой. Я столько раз подходил к телефону, уже поднимал трубку, но не решался позвонить. Я так хотел связаться с тобой, снова прикоснуться к тебе. Но что-то меня удерживало. Я боялся.
