Анна Смолякова - Замок из песка
— Да почти так же, как примам, — снова усмехнулась Юля. — У прим другой источник дохода. Хотя, по идее, надо доплачивать за вредность производства.
За окнами электрички качались темные деревья. Тяжелые тучи грозили вот-вот пролиться дождем. Небо было мутным. И так же мутно и муторно было у меня на душе. Я уже о чем-то догадывалась, но пока боялась произнести вслух то, что уже обретало в моем мозгу конкретные очертания.
— А ты что так загрузилась-то? — Десятникова весело и зло ущипнула меня за локоть. — Не хочешь, силой заставлять не будут. Но сколько ты в нашем борделе после этого продержишься — большой вопрос…
— Юль, — я нервно затеребила хрустальную капельку, висящую у меня на шее, — так что выходит: Константин Львович спит с нашими девочками, что ли?
— Он? Нет! Константин Львович у нас верный муж. Любовницу имеет только одну, причем из приличного общества… Для друзей он старается, для партнеров, для людей нужных. Чего тут непонятного?
— То есть мы здесь на положении шлюх, только не в чулочках сетчатых, а в пуантах? И спектакли, и мальчики наши балетные так, для камуфляжа?
Юля звонко расхохоталась и встряхнула копной черных, чуть волнистых волос:
— Ну отчего же мальчики для камуфляжа? Мальчики — для тех же самых целей. Нужные люди, они ведь разные бывают.
Увидев, что я окончательно впала в транс, Десятникова попыталась меня успокоить. Уверила, что еще никто и никого на ее памяти не насиловал, что есть и такие дядечки, которым от женщины ничего не надо, просто посидеть и за руку подержаться. Что, в конце концов, можно нарваться на какого-нибудь сильно крутого и старого, который будет только аплодировать и подносить цветы. Другие, естественно, ни глаз, ни лапу положить уже не посмеют.
Верить в услышанное не хотелось. Да я в глубине души и не верила. Глядя на улыбчивого Константина Львовича или элегантную Эвелину, невозможно было подумать, что они всего лишь содержатели элитного борделя. И все же к премьере я подходила с отвратительным настроением. Во-первых, стыдно было исполнять «сырую» партию, в которую совершенно не успела еще втанцеваться. А во-вторых, при одной мысли о том, какие рожи могут оказаться в зале, мне становилось дурно…
Правда, костюм мне сшили отличный. Такого не было даже у северской примы Лазоревой. Пачка, белоснежная, легкая, отделанная настоящими перьями, нежно переливалась. В венке, плотно охватывающем мою голову, синими звездочками вспыхивали стразы. Посмотрев на свое отражение в зеркале, я горько усмехнулась и мысленно сказала себе: «Вот и докатилась ты, подруга, до банальной попсы. Когда искусством и не пахнет, зато цацек на двести миллионов и на световые эффекты вся электросеть Москвы работает»…
Гостей на премьере было немного. В мягких креслах с витыми деревянными ножками сидело человек пятнадцать-шестнадцать. Сквозь дырочку в занавесе я разглядывала скучные, лоснящиеся лица и переполнялась брезгливостью. Но брезгуй — не брезгуй, а танцевать все равно пришлось. И, дождавшись, когда Рома Яковлев — наш красавец Зигфрид, прицелится в левую кулису из арбалета, я как миленькая выбежала на сцену, трепеща обеими крылами и содрогаясь от презрения к самой себе.
Но все прошло неплохо. На уровне добротной художественной самодеятельности. В паре поддержек Рома чуть не грохнул меня об пол, мертвой хваткой вцепившись в талию, «помог» недокрутить полтора тура. Но Рома был красавец атлетического сложения, с могучими мышцами-галифе. И ему, похоже, многое прощалось. Впрочем, наверное, и девочкам из корды за красивые глаза прощалось все. Иначе отчего бы они так спокойно отводили назад не ту ногу и нехотя поворачивались с лебедино поднятой рукой, когда фонограмма уже проматывалась до следующей цифры? Честно говоря, и сама я не блистала. Красная, потная, дышащая тяжело и сбивчиво, я как попало делала арабески, вяло прыгала, плохо «играла лицом». Надежде Ивановне Третьяковой было бы за меня стыдно. Да и не выпустила бы она никогда на сцену слабо подготовленную танцовщицу.
«Ну и сами виноваты! — раздосадованно и зло думала я, приседая в реверансе. — Что хотели, то и получили! Хотели полечку с канканом? Вот и пожалуйста! Нате, кушайте!»
Кому адресовалась моя гневная мысленная тирада — Раисе ли Николаевне, Эвелине ли Витальевне или же Константину Львовичу, — я и сама толком не знала. И, надо сказать, в первый момент крайне удивилась, когда мужчина из первого ряда протянул мне букет роз. Розы были алыми, тяжелыми и влажными. А мужчина — плотным, довольно высоким и никаким. Да, он действительно был никаким. Средние, неопределенного цвета глаза, не узкий и не широкий нос. Губы вроде бы и не полные, и в то же время не тонкие. Единственной примечательной чертой была, пожалуй, только лысина. И в ней, глянцевой и ровной, отражались золотые огни люстры.
— Вы были прелестны, — вполголоса произнес мужчина и сжал кончики моих пальцев.
«Вот оно! Началось!» — испуганно подумала я, торопливо натягивая на лицо светскую улыбку.
Мужчина сел на место, я выбежала за кулисы. Юля Десятникова, сегодня танцевавшая в тройке лебедей, обняла меня за плечи и негромко шепнула:
— Не трясись ты так! Смотришь на него, как на тиранозавра! Не захочешь в койку ложиться — не ложись. У твоего лысого, поди, и без тебя девок выше крыши… Самое смешное, что мужик-то не страшный! А лысина, говорят, признак сексуальности…
— Господи, «мой лысый»! Противно-то как! — Думаешь, тебе одной противно? Всех от жизни такой тошнит. Только никто не кричит об этом на каждом углу. Пока приходится валяться в дерьме, не надо пытаться на себя белый фрак натягивать… Повозмущаешься-повозмущаешься, а спать-то с ним все равно рано или поздно станешь…
— Не стану! — Я, больно потянув волосы, стащила с головы венок вместе со шпильками и заколками. — Вот не стану — и все! Хочешь верь, Юлька, а хочешь — не верь…
— Ну, Бог тебе в помощь, — она печально улыбнулась и, немного припадая на правую ногу, побрела переодеваться. Бедная, божественно-красивая Юлька, в белой пачке и пуантах больше похожая на грустного аиста, чем на лебедя…
А потом был обещанный фуршет. Столы с изысканными напитками и закусками, негромкая прозрачная музыка, серебристое мерцание светильников и сияние металлокерамических зубов. Гости Константина Львовича все как один улыбались, стремились казаться остроумными и обходительными. Впрочем, к девочкам активно не приставали. И казалось, что балеринки приглашены на фуршет исключительно для экстерьера. Впрочем, возможно, так оно и было на самом деле.
Я уже почти успокоилась, когда лысый, выросший как из-под земли, вдруг быстро шепнул мне на ухо:
